я хочу поднять за вас! За вашу любовь к предприятию! И за ваш Костомушкский ГОК![15] За его процветание!
Допив, Юра просигналил взглядом своему коллеге, Антохе Дымову, мол, все, еще немного – и я спекусь тосты поднимать, перехватывай инициативу. Однако инициативу перенял угощаемый ими Артур Николаевич:
– Вот ты говоришь «за процветание», Юрок… И я на него всем сердцем надеюсь. Только вот какое процветание? Слухи ходят, продавать наш ГОК скоро будут. И хорошо еще, если своим олигархам или финнам, к примеру. Те рядом, может, хоть что-то и отдадут на развитие предприятия да на «поддержание штанов». А ну как американцам продадут? Налетят сюда как саранча, да и сожрут все. И в Америку повывезут. Была тут у нас деревня Контокки, а станет – филиал штата Кентукки!
Антон с тревогой посмотрел на Воронцова. При таких речах Юрий всегда взрывался. Сейчас это было бы особенно некстати, потому что этот самый Артур Николаевич не только дал им всю исходную информацию, но он же, судя по всему, и был тем экспертом, который будет принимать их отчет. И сейчас их целью было не только отблагодарить его (эту задачу решил бы и конверт, переданный ими в начале застолья «от руководства компании с благодарностью за сотрудничество»), но и позитивное от них впечатление. Все же деньги – деньгами, а выказанное уважение и благодарность в нашей стране значат не меньше. Только бы Юрка со своим «пунктиком» на США все сейчас не испортил.
Но Юра, похоже, чему-то научился. И в этот раз он непринужденно «съехал» с опасной темы:
– Эх, Артур Николаевич! Да зачем американцам сюда ехать-то? Наши правители сами туда все привезут!
– Это верно! – грустно согласился тот, и пьянка продолжилась, миновав опасную тему.
«…Потом нас снова накрыло «черной полосой». В мае 1997 года неожиданно умерла мама. Обычная простуда дала осложнения, и матери не стало в течение недели. Отец после этого совсем сдал, и несколько лет не вставал с постели. А мне пришлось вкалывать на прокорм нас обоих, да еще и на сиделку.
В августе ударил дефолт, фирма наша стала загибаться, и компаньон отца (я-то в управлении не участвовал, а отцу было решительно не до того) решил ее банкротить. И тут я уперся. Убедил его подождать. Чувствовал, что это отца убило бы. Продал квартиру, выкупил вторую половину фирмы, жалкие остатки денег вложил в поддержание бизнеса.
Тяжело пришлось. Приходилось крутиться, вкалывать изо всех сил, жить в дальнем пригороде… Пару лет хитрил, обходясь без офиса.
Весной 2000-го отец все же умер. Тихо, без мучений, как будто выключили лампочку. Все же он очень любил маму. Пару недель я ходил не в себе. Не пил. Не тянуло почему-то… А потом вдруг решил, что раз единственное, что осталось от родителей, кроме памяти, – это отцова фирма, то мне надо ее «вытащить». На деньги, раньше уходившие на жилье и сиделку, снял совсем скромный офис на окраине. Там же, в офисе, и жил.
За следующий год постепенно набрал
ГОК – горно-обогатительный комбинат. В 1999 году, год спустя, Костомушкский ГОК был приобретен «Северсталью» и переименован в «Карельский окатыш».
