и Роже. Опус 1
– А, это ты, Марсьяль! Я подумал, кто бы это мог звонить в дверь в такое время.
– Я тебе помешал?
– Нет, что ты! Заходи.
Марсьялю девятнадцать лет. Он учится в высшей коммерческой школе с громким названием, по окончании учебы он, в лучшем случае, начнет свою карьеру с заведования отделом в большом универсальном магазине. Но что поделать! Похоже, началу этого циничного века угодно, чтобы он занял в обществе такое место, хотя по большому счету, оно не соответствует его потенциалу и надеждам, которые он подает.
– Устраивайся. Я сделаю тебе чай: будешь пить?
– Да, будь так любезен.
Марсьяль остается один в просторной гостиной. Он присматривается к домашней обстановке, повсюду потертые рамы, из них выглядывают улыбающиеся лица, не спускающие с тебя глаз, напоминающие черно-белые портреты довоенных кинозвезд из фотомастерских Аркур. Безделушки, стоящие на салфетках, репродукции Эдварда Хупера на стене, книга, оставленная на пианино, большой пейзаж какого-то американского натуралиста над очагом, где потрескивают поленья бука, на диске звучит симфония Брукнера. На одной из стен царственно красуется портрет Розы, супруги Роже, ныне покойной. Это картина кисти Вифредо Лама, кубинского художника, друга Роже. Роза позирует с котом. Портрет в стиле резких деформаций Пикассо, отчего красота модели не менее ослепительна. Комната полна воспоминаний о прошлом. Здесь вся жизнь Роже. Поразительное для дзэн-мастера изобилие предметов. Вот и Роже, он возвращается с дымящимся чайником:
– Делай, как я! Садись на пол. Сними обувь, если хочешь, так удобнее. Это черный чай, немного терпкий и горький. Но если он тебе не понравится, у меня найдутся охлажденные фруктовые соки.
Кладя чайник и две восточные фарфоровые пиалы для чая на большой поднос чеканной работы, он ставит его на тканый ковер.
– Нет, нет. Пусть будет черный чай. Такого я никогда не пробовал.
Двое мужчин усаживаются. Марсьяль не перестает изумляться, с какой легкостью этот почти девяностолетний человек скрещивает ноги в позе лотоса. Старик замечает его удивление, улыбается и открывает бал:
– Итак, чему я обязан честью заслужить твое присутствие?
Марсьяль колеблется, подбирая слова:
– Тому… тому, что ты сказал в тот вечер, когда здесь был Жерар.
– Тебя что-то задело в нашей беседе?
– Не совсем… Вернее, да, действительно. Кое-что меня сильно расстроило.
– Очень сожалею, поверь. О чем бы ни шла речь, это не входило в мои намерения.
– Не извиняйся, Роже… А то я смущаюсь: ты мог бы быть моим дедом.
– И даже твоим прадедом! Хотя у меня такое чувство, что будь я им, мы бы сейчас не разговаривали. Я неправ?
– Прав. Отчего чужим всегда легче довериться, чем близким?
– Посторонних, которым мы доверяемся,
