так прельщает идея её завалить.
Меня ехидно сверлят саркастичные синие омуты. Вот прям синие-синие. Я такого цвета насыщенного раньше и не видел. Обычно они в голубизну или в серый уходят, а тут идеальная палитра. Интересно, свои или линзы?
– Что такое? Эрекция подводит? – хмыкает Праша. – Ну ничего. Бахнешь таблеточку и всё будет в ажуре.
Язва.
– Ты за мою эрекцию не переживай. С ней всё отлично. Но если не веришь, можешь проверить.
– Лучше руку себе откушу.
– Правую или левую?
– Обе! Хорош лясы точить. Эта грязнуля скоро вернётся. Ищи под матрасом, я в столе. К шкафу не лезь. Нарнии там не найдёшь, а вот заикой станешь.
– Так, мне чур туда, где бельишко!
– Да кто б сомневался, – прилетает в ответ такое презрительное, что становится обидно. Уже и пошутить нельзя.
Начинаем поиски.
Мда, грязнуля – это ещё мягко сказано. Кто мог подумать, что такая красотка может оказаться подобной… неряхой.
Шмотки громоздятся бастионами. На горизонтальных поверхностях завалы. На полках слой пыли. На туалетном столике хаос: всякие баночки-скляночки перемешаны с использованными салфетками. На подоконнике печально вздыхает сгнившее алоэ.
Зачахло от перелива или офигело от происходящего?
– Слушай… – тактично кашляю. – А она часто душ принимает?
– Не бойся. Из ванной не вылезает, – отмахивается Покровская, ловко роясь в выдвижных ящичках письменного стола. Очень ловко. Так что, потом всё умудряется оставаться на своих местах. Талант. Или опыт? – И каждый день по сто раз переодевается, один её хлам потом стирается в десять заходов. Это тот самый уникальный вид людей, что голову моют три раза в день, зато спят в хлеву.
– А так можно?
– Сама в шоке. И я с этим живу, прикинь? Кажись нашла, – ну да, похоже на правду. Мягкая обложка в стразах, закладка в виде пушистой кисточки – на тетрадь по тригонометрии не похоже.
Усаживаемся на незаправленную постель с уехавшей простыней, словно ночью тут свершались эротические игрища.
– Хм, а это ничего? – растерянно потираю чешущийся кончик носа. – Ну, типа, не аморально? Там же её “секретики”, – последнее слово специально беру в кавычки.
Мальвина театрально округляет глаза, хлопая длинными бледными ресницами. Ни грамма косметики. И нет, не линзы. От линз остается контур на радужке, а у неё ничего.
Мы сидим близко, так что можно рассмотреть всё. Включая россыпь веснушек на щеках и маленький шарик на серебряном колечке в ноздре.
– Аморально? – фыркает она. – Это ты мне говоришь про аморальность? Да не вопрос. Давай положим на место и уйдём. Как будто мне больше всех… – она собирается встать, но я хватаю её за руку и усаживаю обратно.
– Нет-нет-нет. Всё норм. Моя совесть как-нибудь переживёт, – заверяю я.
– Моя так точно, – мне суют бабскую тетрадку. – Я это читать не собираюсь. Я недавно поела, блевать не очень хочется.
– Не знал, что ты такая
