был примерно двадцати четырех лет, он был одет в изящный зеленый кафтан, что наводило на мысль о его богатстве и знатности. Другой походил на его слугу. Это был очень красиво сложенный юноша лет семнадцати-восемнадцати. Непристойная сцена продолжалась долго, мне она казалась бесконечной еще и потому, что из страха быть замеченной я боялась пошевельнуться.
Наконец, когда разыгрывавшие эту сцену преступные актеры, утолив свои низменные желания, собрались возвращаться домой, тот, что был похож на господина, подошел к скрывавшему меня кустарнику, чтобы справить нужду. Меня выдал мой высокий чепец, и я была обнаружена.
«Жасмен, – обратился он к своему юному Адонису, – мы попались, мой дорогой! Какая-то бродяжка, какая-то непосвященная видела наши таинства. Подойди поближе, вытащим эту мерзавку и узнаем, что она там делала».
Я опередила их, сама выскочила из своего убежища и воскликнула, простирая к ним руки:
«О господа, соблаговолите пожалеть бедную сироту, чья жалкая участь способна вызвать лишь сочувствие. Несчастья мои столь горестны, что их трудно с чем-либо сравнить, и пусть странные обстоятельства, при которых состоялась наша встреча, не настораживают вас, они в гораздо большей степени результат бедствий, нежели проступков. Не умножайте число моих невзгод, напротив, будьте милостивы и помогите смягчить суровость злого рока, неотступно преследующего меня».
Господин де Брессак, так звали молодого человека, в чьи руки я попала, из-за испорченного ума и дурного нрава был начисто лишен душевного тепла. К сожалению, часто можно наблюдать, как половая распущенность полностью губит в человеке способность к состраданию и делает его черствым и жестоким. Постоянное отклонение от норм морали формирует в душе своего рода апатию, а постоянное нервное возбуждение снижает чувствительность, и закоренелые распутники редко бывают жалостливыми. К естественной для людей подобного склада душевной черствости у господина де Брессака прибавлялось стойкое отвращение к женскому полу и ко всему, что с ним связано, поэтому вряд ли я могла всколыхнуть в нем сочувствие, на которое рассчитывала.
«Что ты здесь делаешь, лесная горлица? – довольно сурово спросил вместо ответа де Брессак, которого я пыталась разжалобить. – Говори начистоту, ты видела все, что здесь произошло между мной и этим юношей, не так ли?»
«О нет, сударь, – поспешила я возразить, считая, что не произойдет ничего страшного, если я скрою правду. – Уверяю вас, что видела лишь то, как вы оба сидели на траве и беседовали о чем-то, вот и все».
«Хотелось бы в это поверить, – ответил господин де Брессак, – для твоего же блага. Если бы я имел основания полагать, что ты могла увидеть кое-что другое, ты бы никогда не выбралась из этой чащи. У нас еще есть время, Жасмен, чтобы послушать историю приключений этой потаскушки. Заставим ее немедленно все рассказать, а потом привяжем ее к толстому дубу и испробуем наши охотничьи ножи на ее теле».
Молодые
