gilia – это эон, в котором пребывает современный мир. Такова концепция сборника «Четвёртая стража» – мерцающий абрис той выразительности, к которой устремлена коллективная лепта его авторов. Это состояние действительности, разомкнутой и разворошённой, и человека, вслушивающегося в хаотическое разноголосие своих чувств. Впрочем, ни концепцией, ни искомой выразительностью стихи «Четвёртой стражи» не исчерпываются. Представленные в нём поэты связаны не только местом и временем, но ментальным беспокойством явленного в стихах мира воображаемого. Vigilia – бдение – ракурс видения дневной яви, превращающий заскорузлое бытование.
Увиденное не вмещается в отведённые для него понятия, и речь, свидетельствующая о нём, ищет воплощения в практике службы – будь то литургия, охрана общественного порядка, тайное радение в катакомбах гнозиса или экзистенциальное хождение по бездорожьям судьбы. История русской поэзии хранит память о «Третьей страже»; но этот сборник окликает, пожалуй, не Валерия Брюсова, а библейского царя Давида, коротавшего бессонные «ночные стражи» (Пс. 62: 1 – 12) размышлениями о Господе. Это окликание – подтекст художественной действительности, созданной коллективной силой авторов сборника, не тех или иных стихов. Тревожной действительности последних предрассветных часов, балансирующих между чаяниями и отчаянием, приближением к вере и её ускользанием, когда гнетёт тяжесть накопленного за годы и десятилетия и – следом – томит лёгкость взвивающейся в пустоту растраченной жизни; а может быть – и то, и другое разом. Возникающие в эту пору переживания противоречивы: в их противоречии нет системы, делающей твёрдой почву для стояния на чём бы то ни было – добре, зле или цинизме. Главное здесь – поиск божественного света и истинной любви…
Читатель находится в более выгодном положении, чем поэт. Поэтическая речь, по Михаилу Бахтину, монологична, слова – «ничьи», и, создавая стихи, поэт оказывается, по большому счёту, беспочвен: равен себе, и собой в себе не узнан. Иное дело – читатель. В собранных в «Четвёртой страже» стихах речь сплетается в непредсказуемый в резких изгибах мысли и многокрасочный в оттенках скоротечных эмоций диалог, в котором читатель способен увидеть себя в становлении своего бытия, в котором ничего ещё не решено и одновременно уже ничего не изменишь. Диалог, дающий надежду взыскать заповеданную витальность, которую мир некогда обрёл в даре Слова.
Олег Николаевич Мороз, доктор филологических наук
Вадим ХАЗИЗОВ
ПОЭТАМ ДО ТРЕТЬЕЙ СТРАЖИ
(Историческая фантазия)
Civius Romanus sum.
Формула самоутверждения
римского гражданина,
как носителя неотъемлемых
гражданских прав.
«Ветер поднимается, звезда меркнет,
Цезарь спит и стонет во сне…
Завтра станет ясно, кто кого свергнет,
А меня убьют на войне…»
М. Щербаков. «К Левконое»
Odi et amo. G.V. Catullus
I
Темнота. Я ничего не вижу…
……… ……… ……… ……… ………
Потерялось время в тишине.
Где-то рядом Город мерно дышит
В полуночном топоте коней.
Не понять… Ах, что же за досада!
Хоть убей – не помню… Но одна —
Истовой надеждой, всплеском-взглядом —
Искра промелькнула у окна…
Как же откровенья беспричинны,
Как мой Город сумрачен и нем…
И у камня – есть свои морщины,
И у Марса – есть предел войне…
И прохладой каменные стены
Гомон площадей обволокли,
Первой Стражи так шаги степенны,
Как бессменны пленные цари…
Я проснулся. Мне наколдовали
Путь давно… А помню – как вчера:
Гоготом гусей на Квиринале
Век лишен покоя и тепла…
II
Долгое время, жаркие дни
Полнят и полнят анналы.
Стены Отчизны… Помнят они
Пленнных солдат Ганнибала.
Помнят, где в роще священной спят
Гордые Гай и Тиберий,
Помнят сулланцев кровавый парад,
Блеск марианских феерий —
Всё уместилось. Но только куда
Деться из этого ада?
Юлия, Юлия всходит звезда —
Вот и согреться бы надо…
Имя Республики выше наград,
Больше
