о себе и о том, что я передумал относительно моего существования, так что рассказывать мне, по всей видимости, придется не так уж и мало.
Свою участь я находил ужасающей! Я был заброшен после жестокой бури на какой-то безлюдный остров, бури, мне можно теперь было навсегда забыть о предначертанном мной маршруте, до стандартных морских путей было отсюда несколько сот миль, в общем, у меня были все основания смириться с тем, что по приговору Провидения мне в этом тёмном нелюдимом месте придётся влачить дни, а может быть и годы, а может и обрести на нелюдимом острове свой конец.. Когда такие мысли наваливались на меня, я заливался горестными слезами и порой гневно роптал на божественное Провидение: «Если Ты, Провидение, – твердил я сам себе, – готово погубить своих самых любимых детей, если Оно Ты способно довести их до такого жалкого состояния, если Ты забываешь о них, и не испытываешь желания избавить от страданий и тягот, то как мне благодарить Его за такую презренную жизнь?»
Я сравнивал свою участь с участью английского бездомного, и в то время находил, что его участь много лучше моей, ведь по крайней мере он оставался среди людей. Это было моим серьёзным заблуждением, потому что участь английского бездомного была безнадёжна именно в силу наличия рядом соотечественников, которым ненавистна бедность, как напоминание о том, что судьба может поступить с нимми точно так же, как она епоступила с несчастными бездомными моей родины. Я часто замечал, что люди были непреклонно жестоки к бездомным и уверяли себя, что это – не люди, или люди низшей породы, именно потому, что им нужно изгнать любую мысль о своей связи с этими потерянными изгоями. Спустя время я понял, что когда я был бездомным на необитаемом острове, я уцелел именно потому, что рядом не было людей, готовых воспользоваться моей беззащитностью и пнуть сапогом там, где их человеческая сущность предписывала им милосердие.
Но надо сказать, что каждый раз после таких припадков отчаянья я всегда брал себя в руки в тогда изгонял такие мысли. В такие мгновения мой внутренний голос звучал во мне, возвращая меня к оптимизму и здравому смыслу. Мне особенно запомнился один такой день, когда я шатался по берегу океана с ружьём в руках, в очередной раз посыпая голову пеплом по поводу своей горестной судьбы. Внезапно мой внутренний голос заговорил со мной совершенно отчётливо: «С тобой не поспоришь, что делать, твоё положение в самом деле хуже некуда, ты страшно одинок – это сущая правда! Но почему ты не вспоминаешь, что приключилось с остальной частью экипажа, твоими товарищами? Сколько вас было на корабле? Не одиннадцать ли человек вас было? Сколько из вас спустилось в шлюп? Тебя в школе учили математике? Куда подевались остальные десять? Почему они погибли? Почему ты спасся? За что тебя одному были даны дары Небес? Кому теперь хуже – тебе или им?»
И я потупился и стал смотреть в море.
