Елизаветы Семеновны с Галей прервался приходом ее мужа Владика. Галина представила их, и бабка Лиза заметила, как он смутился и напрягся, когда узнал, что она мама Жанны. Пытаясь скрыть свои недавние слезы и растерянность, его юная жена захлопотала, разогревая мужу на печи картошку, и даже достала из заоконного ящика (холодильника в доме не было) пару приберегаемых для него сосисок. Владик скрылся за ширмой переодеться – жили они в одной комнате, и спальное место отгораживалось от «гостиной» матерчатым занавесом. Но едва он вышел, бабка Лиза приступила с расспросами теперь к нему. Она готова была нарушить все правила вежливости и этикета, лишь бы узнать правду, что произошло с дочерью.
– Владик, скажи теперь ты: как погибла Жанна?
Молодой человек метнул растерянный взгляд на юную супругу:
– А вам разве Галя не рассказала?
– Рассказала. Но я хочу услышать твою версию.
– Очную ставку, что ли, проводите? – усмехнулся, скривившись, Владислав.
– Я хочу узнать правду.
Иноземцев, краснея, волнуясь и запинаясь, начал рассказывать. Его изложение совпадало с тем, что говорила Галя. Совпадало точь-в-точь, один в один. Слишком похоже – в лексике, малых деталях – и оттого усиливало эффект неправдоподобия. Елизавета Семеновна поняла в тот момент, что истины ей в этом доме не добиться. Она отказалась от чая и тем более ночлега, сухо попрощалась с хозяевами и поспешила на станцию.
Зима в ту пору пришла ранняя, под ботиками чавкала грязь и мокрый снег. На станции оказался телефон-автомат, а в кошельке прабабки счастливым образом завалялись пятнадцатикопеечные монеты. Напоследок она взяла у Иноземцевых домашний телефон Флоринского и теперь ему позвонила.
– Слушаю, – ответил глухой мужской голос.
Елизавета торопливо представилась и сообщила, что хотела бы встретиться, поговорить. Быстро добавила, что находится неподалеку, на платформе Болшево, и готова прямо сейчас подъехать.
– О чем говорить? – сразу охрип голос на другом конце провода.
– О смерти моей дочери.
– Я все рассказал в милиции и в прокуратуре.
– Но я ее мать! Вы понимаете?!
На добрую минуту повисло молчание. Елизавета Семеновна даже дунула в трубку и несмело проговорила: «Алло?» Она не знала, что ее собеседник в это время буквально корчится от стыда за свое вранье и колеблется: может, плюнуть на все? На все угрозы? И рассказать несчастной матери правду? Но затем проклятый инстинкт самосохранения взял верх, и Юрий Васильевич произнес:
– Извините, сейчас я, к глубокому сожалению, занят.
– А завтра?
– Увы, меня в Москве уже не будет. Я уезжаю на полигон.
– У вас сейчас проживает Радий Рыжов?
– Временно – да.
– А могу я поговорить с ним?
– Извините,
