Вероника. Ты не настолько глупа. Если все, что тебе нужно, – это просто какой-то мужчина, то ты могла бы выбрать любого. В чем разница между зависимостью от наркотика и зависимостью от мужчины? Никакой, и ты это знаешь. – Вероника подумала о Джерри, который забрал бы ее, если бы только она ему позволила.
– Почему тебе так важно, что со мной будет?
Ханна подошла к окну и выглянула на улицу.
– Когда ты вошла сюда, я увидела саму себя шесть лет назад. В тебе есть свет. Жар. Сексуальный, эмоциональный, духовный. Его было слишком много, всю твою жизнь. Тебе пришлось обратиться к героину, чтобы жар не поглотил тебя. – Она обернулась и посмотрела Веронике прямо в глаза. – Мне нужен этот свет. Мне нужно все, что есть у тебя. Вдвоем, вместе, мы будем гореть, пока не сожжем друг друга.
У Вероники перехватило дыхание. Она встала, чувствуя, как ткань свитера больно трется о ее набухшие соски. Она подошла к двери и заперла ее. Джинсы сжимали ее между ног, сводя с ума. Она сбросила туфли и стянула свитер через голову.
– Покажи мне, – сказала она.
В пятнадцать она влюбилась в восемнадцатилетнего члена мексиканской банды и трахалась с ним при любой возможности: на заднем сиденье машины, в парке, однажды – на лестнице в своей школе. Секс всегда был быстрым и животным, а после она возвращалась домой в свою пустую комнату. Там, думая о своем мальчике, она могла довести себя пальцами до такого оргазма, которого никогда не испытывала, когда он был внутри ее.
С тех пор она занималась сексом с сотнями мужчин. Никто из них тоже не доводил ее до оргазма, даже Фортунато, а что касается любви, она убедила себя, что и та – мужского рода.
Ханна все это изменила. Они занимались любовью пять или шесть раз в день. Все было равносильно. Для всего, что есть у Ханны, было и что-то у Вероники. После этого они спали в объятиях друг друга. С помощью нежных рук и языка Ханны Вероника обнаружила в себе чувствительность, которая до этого ей даже не представлялась возможной ни с кем другим.
– Женщина не достигает оргазма от того, что в нее входит мужчина, – рассказала ей Ханна. – Я читала, что это заложено в нас, слышала о женщинах, с которыми это случается. Но мне не довелось встречаться ни с одной из них. Каждой женщине, с которой я беседовала, нужно что-то большее.
– Большее, – повторила Вероника. – Мне нужно большее.
Она выходила из квартиры Ханны лишь настолько, чтобы успеть забрать ежедневную дозу метадона. Она носила одежду Ханны, только когда ей вообще хотелось что-либо надевать. Она делала то, что сказал ей Кройд. Она перестала бороться и отдалась ощущениям: запаху, теплу и вкусу тела Ханны, необычной еде и чаю, который ей готовила Ханна, длинным ночам физической и эмоциональной близости, где ничто не было под запретом.
Ну, почти ничто. Вероника стала часами рассказывать о своем детстве, об ужасах католической школы, о запутанном семейном древе из тетушек, дядюшек и кузенов, о лицемерии в разделении полов согласно католическому учению: девочки постоянно делали
