ребятишек сладостями, к людям не приставали и работать на себя не заставляли.
Никаких ссор и сложностей, одним словом, с первыми оккупантами не возникало, и когда те на третий или четвертый день ушли, все как-то были настроены на успокоительный лад, так как оккупация оказалась совсем не такой страшной, как ее описывали и ожидали.
**
Без хозяев город простоял недолго, и пришли румыны. Эти оказались похуже итальянцев, хотя тоже не были особо страшными. Воровали не меньше итальянцев, хотя тоже именно воровали, а не грабили – исподтишка, пока хозяева не видят. Будучи застигнутыми, могли выпятить грудь и пригрозить винтовкой – мол, смотри у меня, я тут теперь командир, вы войну проиграли, что хочу, то и беру!
Румыны оказались также и позлее итальянцев. Могли крепко отлупить мальчишку за какую-то провинность – за попытку стянуть барашковую шапку, например, – а такие шапки носили далеко не все румыны, скорее всего офицеры, так что шапки ценились, тем более, что зима подходила. Могли ворваться в дом и по-хамски отнять еду у садящихся за стол хозяев, не взирая на то, что разносолами никто не питался, но румын-то свои интенданты кормили плохо, так что понять вечно голодных «победителей» где-то можно.
Румыны не танцевали и не устраивали гулянок, но по вечерам садились у костров и пели красивые песни. В сущности, румынская оккупация тоже не выглядела очень уж страшной, разве что, карманы надо было держать еще вострее, чем при итальянцах, да не попадаться под горячую руку, если румын был пьян или получал наряд от начальства.
Румыны тоже ни к кому серьезно не приставали, никого не трогали, жизнь каким-то образом шла сама по себе.
Потом и они ушли. И тогда пришли немцы.
(В истории города, которую читал, утверждается, что город занял Вермахт, ни итальянцы, ни румыны не упомянуты, но нет сомнений в их присутствии в качестве кратковременных оккупантов. Скорее всего, их не упоминают лишь из-за незначительности факта для авторов текста по истории Константиновки в Интернете).
Немцы
Первого увиденного немца папа запомнил:
Тот ехал на лошади по центральной улице, направляясь к центру города. Ехал не спеша, торжественно, с достоинством. Красивый статный конь, всадник в начищенных до блеска сапогах, в сияющей на осеннем солнышке портупеей, румяный, отъевшийся, с исходившим от него ощущением полубога или, по меньшей мере, важного барина.
Папа, сестренка и дед с бабкой, притаившись, смотрели на немца из-за забора. Наверно, так же рассматривали немца и соседи. Предыдущие вояки – румыны, – ушли еще за сутки, сказав, что на смену им идут главные хозяева, и что местные ещё пригорюнятся, вспомнив, «беззлобный нрав румын», так что жители настороженно ждали, какими же немцы окажутся – лучше или хуже предыдущих…
**
Итак, немец не спеша, с достоинством продвигался к центру, сидя на статном коне, как вдруг на пустынную улицу выскочил хорошо всем известный
