этих скрытых, но влиятельных сил.
Впрочем, это дела уже давно минувших лет. Нет, интерес эмира Бараджа к моей скромной персоне вызван чем-то другим…
Мои размышления прервал посыльный:
– Тебя хочет видеть эмир!
Эмир Барадж принял меня не в юрте, а на берегу реки Итиль, на зеленой полянке, устланной роскошным персидским ковром, достойном быть украшением дворца сасанидских шахов. На нем располагались разнообразные яства и угощения. Красный огненный шар катился к закату, дневная жара начала спадать, с реки повеяло живительной прохладой. Там, внизу, за пристанью, у белокаменных стен Булгара затихал шумный многоголосый Ага-базар – торговцы сгружали свои товары с уставших верблюдов и отправлялись в местные караван-сараи и чайханы подсчитывать вырученные барыши.
Справившись, как того требует этикет от учтивого хозяина, о здоровье и расспросив о делах еще одних моих балкаро-кумыкских родственников, которые жили в низовьях Итиля в предгорьях Кавказа, эмир стал интересоваться моими успехами в академии Дарь аль-улюм, куда был определен новый настоятель – и новый сеид Кылыч. Я внутренне напрягся – неужели подтверждаются мои худшие опасения по поводу общества «Эль Хум»? Может, кто-то донес правителю о моем мнимом участии в его делах – шпиков у эмира хватает. Может, сам Кылыч и донес, с него станется. Он уже однажды предавал Кул Гали…
– Когда я был таким же молодым, как и ты, я ведь тоже хотел учиться в Дарь аль-улюм, – вдруг неожиданно признался Барадж. – Но отец не разрешил, дескать, нахватаешься там всяких вольных идей, и потом, когда придет время, не сможешь управлять страной. Он считал, что дети эмиров не должны посещать академию Дарь аль-улюм.
Я напрягся еще больше – к чему это клонит Барадж? Но виду не подавал, даже осмелился возразить:
– А вот мой отец учился в Дарь аль-улюм, и был хорошим эмиром.
– Да нет, я ведь ничего против твоего отца не имею, я это так, к слову сказал, – как будто замялся мой сановитый собеседник и твердо добавил: – Эмир Газиз был достойным правителем, пусть Аллах определит ему место в джаннат – раю.
Барадж пил араку – молочную водку, а я довольствовался кумысом. Кажется, эмир настроился на долгую беседу, причем без свидетелей – рядом даже прислуги не было, она держалась в отдалении. Что же все таки ему от меня нужно?
Разговор опять перешел к моей учебе. Я, вступив на дерзкую волну, не мог остановиться и заявил, что акаид – богословие и ал-джебр – алгебра мне не по душе.
– Почему? – учтиво спросил Барадж, не замечая моего нервного тона.
Я сказал, что разбирать тафсир и другие религиозные премудрости Арабской веры мне неинтересно. Что касается математики, то это, конечно, необходимая наука, но она больше полезна для купеческого и ремесленного сословия. Мне же нравятся астрономия, тарихи – история и адабият – литература.
– И
