Даже Дафни перестал подшучивать и лишь закрывает ладонью рот, когда зевает. Гаус ковыряет носком ботинка пол, бросая все силы своего интеллекта на фронт учебы. Ротт сидит со скучающим видом, а Пурич беззвучно перебирает четки.
Четверг, 28 января, 21.00
Армагеддон выглядит примерно так же, как и все остальное.
Час назад база подверглась минометному обстрелу. Сразу же после атаки разведка подняла дроны, «соколы» нашли площадь, откуда раздались выстрелы, а «фениксы» открыли огонь по находившимся там повстанцам. Голя рассказал, что все действовавшие поблизости патрули и ВБР из первой роты окружили группу религиозных фанатиков и перестреляли их всех до единого – всего одиннадцать человек. На все это потребовалось меньше получаса, двое солдат получили легкие ранения. Командиры наверняка жалели, что не удалось взять пленных, но это уже не наша проблема.
Пейзаж после бомбардировки – лучшее, чем тысяча слов, описание того, как выглядит наша база. Снаряды попали в здание, где находится кухня, и в плац. На кухне погибли старший повар и его помощник, сортировавшие припасы и готовившие еду на завтра, – они не успели спрятаться в укрытие. Один снаряд угодил в ряд синих туалетных кабин, убив рядового Филда, решившего в этот момент воспользоваться одной из них. Повсюду валяются обломки пластика, а гейзер из говна забрызгал стену ближайшего дома. Мы все еще ходим по плацу и ищем останки нашего товарища, который геройски погиб, сидя на горшке.
Ко мне подходит сержант Голя, дрожащими руками прикуривая сигарету. Я показываю ему место, где нашел ботинок погибшего солдата с оставшейся в нем окровавленной ступней. В ушах слышится нечто похожее на писк радиоволн. Такое ощущение, будто над плацем пролетела смерть. Но это не моя смерть.
– Вы можете тренироваться, осваивать все, чему мы вас учим, а какой-то гребаный дикарь убивает вас на толчке, – говорит сержант. – Стоит ли удивляться, что я не могу с этим смириться?
– Капитан Бек позвонит родителям и наверняка сообщит им, что их сын геройски погиб в бою, – отвечаю я, держа в руках тот самый гребаный ботинок.
– Только последний лох может дать себя убить, Маркус. Только, блядь, последний лох, понимаешь?
– Так точно, господин сержант.
– Как это у тебя получается всегда оставаться таким спокойным?
– Я приехал сюда, чтобы умереть, – честно говорю я.
Голя смотрит мне в глаза словно не понимая. Он пережил уже столько миссий, что ведет с врагом свою личную войну ради того, чтобы его подчиненные вернулись домой. Он ненавидит партизан, но еще больше ненавидит правительство и командиров, которые нас сюда послали. А я, обычный растяпа из территориальной обороны, разрушаю весь его мир.
Он меня не знает. Ему неизвестно, что я пытался когда-то сделать с самим собой. И он не поймет того, о чем я говорю, как бы он ни старался. Думаю, это превышает его возможности, и именно сегодня сержант приложится к бутылке контрабандного самогона. Он настолько зол на меня и на весь мир,
