самом святом месте православного храма. Когда наступает момент чтения, книгу нельзя просто снять с престола, нет, – дьякон или священник дважды крестятся, целуют престол, крестятся в третий раз и только потом берут Евангелие. Когда с ним выходят на амвон, впереди всегда несут свечу.
После чтения воскресного зачала на всенощной в субботу дьякон несет Евангелие к царским вратам и высоко держит его, пока мы поем «Воскресение Христово видевше», и лишь потом кладет на аналой в центре храма, чтобы можно было всем к нему приложиться, – в этот момент сама Книга символизирует Христа, а потому вызывает такое исключительное и очень понятное почтение.
Но порой возникает вопрос: Евангелие в церкви – для чтения или почитания? Потому что, мне кажется, мы временами увлекаемся, и религиозная форма незаметно отчуждается от духовного содержания.
Евангелие мы видим на исповеди, слушаем на крещении и венчании, монашеском постриге и отпевании, даже на освящении квартиры, однако для этих особых случаев и Евангелие используется особое. Я не говорю про текст, я говорю про книгу, которая из источника воды живой превращается в орнамент.
Ирина Одоевцева вспоминает, что среди почитателей поэзии Гумилева была его кухарка Паша, которая незаметно подкрадывалась послушать его чтение. Это удивляло Гумилева, который не мог поверить, что она там что-нибудь понимает, и он однажды спросил:
«– Нравится вам, Паша?
Она застыдилась, опустила голову и прикрыла рот рукой:
– До чего уж нравится! Непонятно и чувствительно. Совсем как раньше в церкви бывало»[1].
Почему-то раз церковь, значит – непонятно и чувствительно. Да и как понять простому человеку евангельские славянизмы: «не сердце ли наю горя бе в наю» и «она же беста дряхла о словеси сем».
Дело в том, что Библия пришла к нашему народу несколько позже, чем Православие. Впервые полный текст Писания на славянском языке был издан в 1751 году – так называемая Елизаветинская Библия. Однако уже в год издания она стала библиографической редкостью. А появление Библии на русском языке приходится на конец XIX века – 1876 год. Конечно, можно спорить о доступности текста, о более ранних переводах, но все эти разговоры упираются в один еще более жуткий факт: согласно переписи Российской империи за 1897 год, почти восемьдесят процентов населения не умели читать и писать. И можно было издавать еще больше Библий и богословских трактатов, но темному люду от этого не становилось светлее.
Мать Мария (Скобцова) вспоминала, как однажды на одной из знаменитых сред в башне Вячеслава Иванова ее буквально пронзила мысль: мы здесь сидим всю ночь, читая в подлиннике Еврипида и разбирая тонкости поэзии французских символистов, а в это время большая часть русского народа не умеет даже читать!
Однако именно эти безграмотные люди формировали церковное благочестие, расставляли акценты и определяли православный стиль жизни. В Белоруссии на молебнах, когда читают
