команда на таран, почувствуешь только мощнейший и единственный удар, точнее, начало этого удара. Потом все: мрак, пустота…
Страх исходил от неизвестности и ожидания смерти, особенно от обидной, случайной, например, когда уже замаячит впереди лучик света, далекая звезда надежды, а лодку засекут и накроют глубинной бомбой. Американцы не потерпят, не переживут такого позора – советскую подлодку у себя под брюхом, и, обнаружив ее, рискнут, пожалуй, достать ракетой, даже если она уйдет за круг боевого охранения.
Сознание этого висело над головой, будто нож гильотины…
На авианосце работали лебедки и тали, звенели ключи и стучали кувалды, свободные от службы пилоты играли в футбол, купались в надувном бассейне за бортом, опасаясь только акул; они не знали ничего о стерегущей их смертельной опасности и много говорили о жизни на берегу, о девочках и развлечениях, о женах и детях, так что при умелом расчленении всей этой мешанины можно было получить исчерпывающую информацию о каждом из них. Не отставала и команда, занятая авральным ремонтом: истосковавшиеся по земле матросы между деловыми разговорами и руганью вспоминали минувшие дни, а самое ценное – детали обстоятельств и подробности выполняемых задач прошлых походов.
Одним словом, четверо суток Губский слушал голоса, переводил и писал, поражая своего командира новыми и новыми данными о подноготной «Энтерпрайза». Эх, знал бы он, чего это стоило! Знал бы, как немеет и дрожит ежесекундно ожидающая смерти душа, какими слезами она обливается, сколько требует сил, чтобы не показать виду, как ей страшно! А командир – бездушный игрок, скотина! – только входил в раж от риска и, словно болезнью, заражал им команду. Такая удача редко кому выпадала – поплавать под брюхом у авианосца, и потому охваченный восхищением от собственной дерзости экипаж подлодки не знал усталости. Командиру вести разведку было мало. На кораблях охранения и в голову никому не приходило искать советскую лодку под авиаматкой, поэтому на четвертые сутки стали отрабатывать учебные торпедные атаки по «Энтерпрайзу» сначала с левого, потом с правого борта, разумеется, снимая для отчета на пленку весь процесс, и, окончательно обнаглев, всплыли на перископную глубину в непосредственной близости от авианосца и сфотографировали все: от развлекающихся на палубе пилотов до командира на мостике, крупным планом, анфас и в профиль.
После этого Губский поклялся сам перед собой: если останется жив, сразу же по прибытии на базу напишет рапорт об увольнении. А не уволят сразу, начнут нервы мотать – напьется и набьет командиру физиономию. За все!
И только в последнюю сумасшедшую ночь, прокрадываясь на цыпочках к туалету, слухач обнаружил, что такой же страх испытывал не он один. В торпедном отсеке, забившись в угол, сидел командир БЧ-2 и что-то шептал, делая вид, что занимается расчетами, и полагая, что его никто не слышит. Но обостренный слух Губского обмануть было невозможно.
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый
