style="font-size:15px;"> – Возьми вещи, иди, – сказал бородач. – Никто не тронет.
Бурцев достал из багажника сумку с продуктами и, оставив чемодан, без оглядки пошел по дороге. Едва успел сделать два десятка шагов, как за спиной ударили автоматы.
Азербайджанцев расстреляли лежащими, с завидным хладнокровием.
Российская империя, как гигантская льдина в штормовом океане, крошилась и обламывалась по краям, не выдерживая наката волн. Пока еще было полное ощущение, что, подчиняясь законам океанических течений, этот айсберг плывет вперед, но уже остановилось поступательное движение, и неведомый водоворот закручивал его, вращал на одном месте, и у народов, населяющих неуправляемый континент, начиналось головокружение. Периферийная часть материка, повинуясь центробежным силам, раскалывалась на мелкие частицы и пускалась в свободное и опасное плавание без руля и ветрил, однако при этом оставалась твердая надежда, что в самый кратчайший срок попавшие в несчастное положение люди образумятся и станут пригребать к своему привычному берегу. Осознание беды приходит быстрее там, где не только небо, но и твердь под ногами с овчинку, где каждый девятый вал может стать последним в истории народа и где, наконец, ледяная купель скорее приводит в чувство и снимает хмель.
Так думал Сергей Бурцев, пробираясь в Россию сквозь Азербайджан и Грузию то на поездах, то на попутном автотранспорте. Можно было зайти в прокуратуру любого города и попросить помощи, предъявив документы, но в республиках, пока еще союзных, ощущалось безотчетное стремление к самостоятельному плаванию: народы утратили чувство самосохранения и память, словно не было в их истории ни подобного опыта, ни трагических страниц, когда над головами витала реальная угроза полного истребления. Внешне люди оставались прежними, привычными глазу, однако в воздухе чувствовалась – нет, еще не ненависть, но уже нелюбовь к народу, которого еще недавно именовали старшим братом, а теперь обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах. Вместо хлеба запросто могли протянуть камень…
Он миновал взволнованную Грузию и уже в приграничной полосе, когда Россия была совсем рядом, внезапно ощутил сигнал тревоги: на посту ГАИ начали проверять документы, а потом обыскивать. Удостоверение следователя Генпрокуратуры пришлось засунуть в решетчатый зев автомобильной печки попутного «КамАЗа», на котором Бурцев перевалил через Кавказский хребет. И вовремя, ибо минутой позже его заставили раздеться догола и прощупали всю одежду – будто бы искали наркотики. По тому, как перетряхивали сумку с пожитками и початой булкой зачерствевшего хлеба, как изучали паспорт и расспрашивали, откуда и куда, он зримо видел подступившую опасность. Вряд ли конкретно искали его, однако степень самоуправства, беззакония и той самой нелюбви была настолько высокой, что звенела, как перетянутая струна: малейшее неосторожное движение, и можно попасть неизвестно в чьи руки, а потом и вовсе сгинуть без всякой причины,
