к бы подтверждая его расчеты, легкий ветерок внезапно стих. Стук дождевых капель по брезенту ослабел и вскоре прекратился. Майкл услышал, как снаружи в тишине сада с деревьев падают яблоки, а потом последовал резкий порыв ветра, и ветки встряхнулись, как вышедший из воды спаниель, и обрушили на палатку тяжелый водопад капель.
Он решил, что незачем тянуться к золотым часам с крышкой, что лежали на перевернутом упаковочном ящике, служившем прикроватным столиком. Наверняка еще слишком рано. Поэтому он зарылся в одеяла и стал думать о своем страхе. Все они мучились страхом, однако жесткие условности, согласно которым они жили, летали и умирали, не могли позволить им говорить об этом, запрещая упоминать о страхе даже в самых косвенных терминах.
Майкл гадал, стало бы ему спокойнее, если бы прошлым вечером, когда они с Эндрю сидели за бутылочкой виски, обсуждая утреннее задание, он смог бы сказать: «Эндрю, я до смерти напуган тем, что мы собираемся сделать»?
Он усмехнулся в темноту, представив себе смущение Эндрю, хотя и прекрасно знал, что Эндрю разделяет его страх. Это отражалось в его глазах, в нервном подрагивании его щеки, так что он постоянно касался ее пальцем, чтобы унять тик. Все старослужащие страдали от реакции на происходящее, каждый по-своему. У Эндрю дергалась щека, и еще он постоянно посасывал пустой сигаретный мундштук, как младенец сосет соску-пустышку. Майкл во сне скрипел зубами так громко, что сам от этого просыпался; он уже обкусал ноготь на большом пальце левой руки до мяса и каждые несколько минут дул на пальцы правой руки, словно только что прикоснулся к горячему угольку.
Страх слегка сводил их с ума и вынуждал слишком много пить – достаточно для того, чтобы уничтожить рефлексы нормального человека. Но они не были нормальными людьми, и алкоголь, похоже, на них не действовал, не притуплял их зрения и не замедлял движения ног на педалях направления. Нормальные мужчины погибли в первые три недели, они падали, как пылающие ели в лесной пожар, или ударялись о рыхлую, вспаханную снарядами землю с такой силой, что их кости разлетались в щепки, вонзавшиеся в их же плоть.
Эндрю продержался уже четырнадцать месяцев, а Майкл – одиннадцать, а это во много раз превосходило продолжительность жизни, которую боги войны даровали людям, летавшим на этих хрупких сооружениях из проволоки, дерева и полотна. Поэтому они дергались и суетились, постоянно моргали, пили виски вперемешку с чем угодно, смеялись коротко и отрывисто, а потом смущенно переминались на месте, а на рассвете лежали на своих койках, каменея от ужаса и прислушиваясь в ожидании шагов…
Майкл услышал эти шаги, – видимо, было позже, чем ему казалось. Снаружи у палатки Биггс негромко выругался, наступив в лужу, и его ботинки издали негромкий непристойный звук, чавкнув в грязи. Его сигнальный фонарь светил сквозь брезент, когда Биггс нащупывал откидное полотнище; наконец он, согнувшись, вошел в палатку.
– Пора вставать, сэр…
Его тон звучал бодро, но говорил он негромко, проявляя вежливость по отношению к офицерам в соседних палатках, тем, кому не предстоял полет этим утром.
– Ветер повернул к юго-юго-западу, сэр; в общем, прекрасным образом прояснилось, да. Звезды видны над Камбре…
Биггс поставил принесенный им поднос на упаковочный ящик и засуетился, собирая одежду, которую Майкл накануне вечером разбросал по дощатому настилу.
– Который час?
Майкл изобразил целую пантомиму, делая вид, что выбирается из глубокого сна, зевая и потягиваясь так, чтобы Биггс не смог догадаться о целом часе ужаса и легенда о Майкле не оказалась запятнанной.
– Половина шестого, сэр.
Биггс наконец собрал всю одежду и вернулся к койке, чтобы подать Майклу толстую фарфоровую кружку с какао.
– А лорд Киллигерран уже встал и сейчас в столовой.
– Этот чертов парень выкован из железа! – простонал Майкл.
Биггс подобрал с пола под койкой пустую бутылку из-под виски и поставил на поднос.
Майкл выпил какао, пока Биггс взбивал в мисочке пену для бритья. Затем тот держал перед Майклом полированное стальное зеркало и фонарь, когда Майкл брился опасной бритвой, сидя на койке и накинув на плечи одеяла.
– Какие ставки? – спросил Майкл.
Его голос прозвучал гнусаво, потому что он держал себя за кончик носа, приподнимая его, чтобы побрить верхнюю губу.
– Ставят три к одному на то, что вы с майором разобьете их в пух и прах.
Майкл вытер лезвие бритвы, обдумывая это. Сержант-механик, записывавший ставки, до войны держал собственную букмекерскую контору на ипподромах в Аскоте и Эйнтри. Он вполне мог решить, что имеется один шанс к трем за то, что или Эндрю, или Майкл, или они оба будут мертвы к полудню, и тогда никаких выплат.
– Это уже слишком, тебе не
