и ночью ей частенько не было покоя – ребенок внутри матери вел себя так необычно, что это уже начали замечать окружающие. Живот ее под сорочкой вдруг неожиданно вздувался буграми, словно опасный зверь хотел вырваться на свободу. Последний месяц Анна-Мария жила в аду своих мыслей, пытаясь спасаться от них беспрестанным чтением молитв. Лицо ее осунулось и почернело, худые руки и ноги и вовсе стали напоминать высохшие палки. Все чаще отец Игнатий скорбно покачивал головой.
– Прошу вас… Прошу вас, помолитесь обо мне, спасите мою душу! – запекшимися губами и почти беззвучно прошептала ему один раз Анна-Мария незадолго до родов. – Я страшная, страшная грешница!
– Может быть, мальчик на этот раз, господи спаси, вон какой настырный и нетерпеливый, – шептались домашние, покуда беременная «мадонна», наклонясь над заботливо подставленным тазиком, извергала из себя скудный ужин, а перед не менее скудным завтраком – зеленую горькую пену.
И такая мука была в глазах Анны-Марии, что духовник, покрывшийся холодным потом, немедленно принялся исполнять ее просьбу и несколько дней почти неотлучно дежурил у ее постели, покуда не подошел срок.
– Ах, дитя, – скорбно говорил отец Игнатий. – Не зря называют женщин «сосудами греха». Я молюсь о тебе денно и нощно и рад бы облегчить твои страдания, но, видно, недостает мне сил. Их хватит у милосердного Бога нашего, поэтому и ты молись, дитя, и вы молитесь, малые чада!
И несчастная усердно шептала слова молитв, доводя себя до полного исступления и изнеможения, мужа – до отчаяния при виде ее состояния, а дочерей – до слез. Все ревностно молились, и воздух был наполнен шепотом, запахом ладана и потрескиванием свечных фитилей.
Внезапно отошли воды, слава господу, светлые и чистые. Ребенок, между собой прозванный домочадцами Левиафаном, стал яростно рваться из матери наружу, выдирая внутренности, выплескивая комки крови и слизи. Анна-Мария не жаловалась и даже не кричала, только дышала прерывисто, со всхлипами, совершая свое «великое деяние». Она всегда все старалась делать хорошо, понимая, что рук в их семье не хватает, а ртов более чем достаточно. Конечно, черной работой она не занималась, на то были крестьяне, но и уследить за всем хозяйством, давая всем своевременные задания, да еще и присматривать за их выполнением, было трудом нелегким. Особенно когда перманентно мешает живот, а за многочисленные ветхие юбки цепляются многочисленные девичьи пальчики. Роды, как ни странно, всегда давались ей легко. Но в этот раз…
Глаза роженицы были устремлены сквозь стену, а губы повторяли имя мужа, словно она таким образом хотела обрести его поддержку.
– Головкой пошел ребеночек, слава богу! – торжествующе вскричала повитуха. – Голова-то, прости господи, какая большая! Тужься, голубица моя, напрягись! Ну же!
Ей вторил адский гром, который нещадно и с треском рвал полотнище небес. А ребенок немилосердно рвал тщедушное тело роженицы, явно не приспособленное
