не народом, нет! – Государством, не понявшим её тонкости и предвосхищения любви к Родине. «Неблагодарные!», – твердила про себя Пандора Феофановна, пока диктор слизывала белый крем пирожного после передачи новостей. Да, что вы думаете: в цивилизованной стране отчество женщины значилось по имени ее супруга. Отец – в истории государства значился отпетым мошенником, а дочь, вот, пошла дальше – до границы отчаяния Пандора играла роли в театре конной армии. Конармейский театр стоял посреди площади, той, что на обложке книги, которую читатель принял за игровое поле для шахмат. Короли и кони в жизни – фигуры не настолько второстепенные, чем люди в Апельсиновграде. За доброго ферзя можно выиграть в споре сотни миллиардов ярдов земли для шахматного поля, где слон – в натуральную величину, и ест он всеми буквами алфавита по очереди.
Народ спал. Сморода Малинкина получала комплименты от мужа. Феофан Рэк в шерстяной кофте и рубашке с отложным воротником под ней (кофтой, но там ещё водится пара маек, – на случай отморожения сердца) имитировал секс с женой.
«Я не импотент! И не седой!» – верещал Фефа, любимец публики и Смороды.
«Конечно!» загадочно пылила в мозги разбушевавшаяся Сморода.
Феофан напоминал всадника с огромной саблей, – и одним ловким движением ветки – руки Сморода сбрасывает лёгкое платье перед своим рыцарем в шерстяных доспехах. Сабля уменьшилась в размерах. Феофан лёг на холодную простыню – это послужило падению авторитета. Выпестованный мамашей-одиночкой Мамзель Премудровной и воскресным папой Фонтаном Отверткиным, Феофан всегда страдал от холода.
«Мужское достоинство не в сабле!» – утверждал Фефа, и его благодушно поддерживала огорчённая жена. Смороде и самой секс в кофте казался чем-то неприличным, и она тепло трепала за ушком своего котеночка Фефу. Кроме раздражения секс не вызывал у Смороды ничего. Кофты менялись: то светло-серая, то свитер – это по-мужски: синий свитер в оргазме калейдоскопа треугольничков и ромбиков. Явно по-мужски! А то вдруг школьный кардиган Фефы – десятиклассника в странно – полусотенно – летнем возрасте! Экономка сохранила, слава ей и почет!
По телевизору прозорливо мелькнула спасительная реклама с четким мачо. Вот маскулатура! Что надо! Мозг Смороды выключил Фефу из розетки, и его дружеская душеспасительная лейка в беседке для свиданий запищала о плохом государстве. Тем временем «плохое» государство заботилось о юном поколении, устраивая забег внутригородской универсиады в каждом городе и поселке типа Апельсиновграда. Для Смороды писк Фефы значил не больше треска дрозда в саду. Постучал клювом в поиске насекомого, шуршащего под корой – сглотнул голодную слезу, постучал в другом месте – под веткой – и был таков! Под корой Смороды, по мнению Феофана, водились насекомые съедобные, вот он и пользовался её временем для упражнений в мужественности. Герой! Шелкопёр! Смарагдовые плечи Смороды мерещились ему в тумане лженауки
