выражение его лица, видела, что он стоит неподвижнее статуи, и вдруг сказала:
– Вы сделаете глупость, если уедете! Подождите! – И, не прибавив ни слова, не взглянув, она быстро ушла, а Дезерт стоял, как оглушенный, перед Евой, жадно рвущей цветы.
VI
Старый Форсайт и Старый Монт
Флер была в таком смятении, что второпях чуть не наступила на ногу одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной Альма-Тадемы в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над изменчивостью рыночных цен.
– Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я страшно спешу домой.
Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она увела его, думая: «Видел ли он нас? Мог ли заметить?»
– Ты тепло одета? – пробурчал Сомс.
– Очень!
– Верь вам, женщинам! Ветер с востока – а ты посмотри на свою шею! Право, не понимаю.
– Зато я понимаю, милый.
Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы.
– Что ты здесь делала? – спросил он.
И Флер подумала: «Слава богу, не видел, иначе ни за что бы не спросил», – и ответила:
– Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый.
– А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот восточный ветер отражается на моей печени. А как твой… как Майкл?
– О, прекрасно – изредка хандрит. У нас вчера был званый обед.
Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его пристально заглянуть в глаза Флер.
Опуская руку в карман пальто, он сказал:
– Я нес тебе подарок.
Флер увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу.
– Дорогой мой, а что это?
Сомс снова спрятал пакетик в карман.
– После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает?
– Только Барт.
– Старый Монт? О господи!
– Разве тебе не нравится Барт, милый?
– Нравится? У меня с ним нет ничего общего.
– Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах.
– Он реакционер, – сказал Сомс.
– А ты кто, дорогой?
– Я? А зачем мне быть кем-нибудь?
И в этих словах сказалась вся его политическая программа: не вмешиваться ни во что; чем старше он становился, тем больше считал, что это единственно правильная позиция для каждого здравомыслящего человека.
– А как мама?
– Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу – у нее гостит ее мамаша, она целыми днями в бегах.
Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флер – чем меньше его дочь будет иметь дел со своей французской родней, тем лучше.
– Ах! – воскликнула Флер. – Вот Тинг и кошка!
Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной и отчаянно фыркал, пытаясь
