в глупости с экрана. Она пережила еще один день. Элис пережила еще один день. Одно это было достойно празднования. Скука – невысокая цена.
Было почти десять часов, когда позвонил ее бывший муж. Ей так редко звонили в последнее время, что звук телефона поверг ее в шок. Она почувствовала, что дрожит.
– Да?
Раньше ей поступали звонки с угрозами, но потом перестали. Возможно, газетная статья в память об Элиасе снова все всколыхнула.
– Это я.
Она не ответила, и он добавил:
– Фрэнк.
Рявкнул так, как будто она глухая или старуха.
– Да, – ответила она. – Я поняла. Что тебе нужно?
Наверное, звонит насчет каникул Элис. Он говорил о том, чтобы свозить ее в поход по Франции в июне. Конечно, она согласилась, она ведь не могла лишить дочь такого удовольствия. Но все это время в голове маячило недовольство. Совершенно не взрослая зависть. «Почему я тоже не могу поехать?»
– Хотел узнать, в курсе ли ты. Насчет Дженни Листер.
– А что с ней?
Она никогда особенно не любила Дженни. С виду дружелюбная. Поддерживала. Но на самом деле совершенно безжалостная, стальная. Приверженная принципам.
– Она умерла. Убита.
Первой реакцией Конни – конечно, совершенно ужасной – была мысль о том, что самодовольная Дженни Листер получила по заслугам. Затем она подумала, что это может сильно усложнить жизнь. Что, если всю историю с Элиасом снова поднимут на поверхность? И только потом она ощутила мимолетное чувство вины, потому что в глубине души знала, что Дженни повела себя с ней так же, как и любой начальник на ее месте, и что, будь это дело в руках кого-то другого, все прошло бы точно так же.
Фрэнк все еще говорил:
– Извини, если побеспокоил. Я подумал, тебе стоит знать.
– Да, – ответила она. – Спасибо. Я об этом не слышала.
Она положила трубку. Фоном все еще трещал телевизор, и Конни его выключила. До нее донеслись звуки с улицы: ручей, бежавший по гальке на другом конце сада, шорох листьев яблони по окну на втором этаже. И голоса в ее голове.
Конни поежилась. Она вдруг почувствовала влагу дома, представила себе, как та сочится сквозь каменный пол, сбегает по беленым стенам, зеленая и склизкая, как камни в ручье. Конни поднялась наверх, стащила покрывало с кровати и спустила его в гостиную, налила себе еще бокал вина – больше, чем позволяла себе обычно. Свернувшись на небольшом диване и подоткнув под себя покрывало, она предалась воспоминаниям о Дженни и Элиасе, горюя по обоим так, как умела. Получалось не очень, но, по крайней мере, она впервые попыталась. Когда начало светать, она все еще сидела на диване, а бутылка вина опустела.
Дженни Листер наняла ее на работу. Конни попала в социальную сферу, когда ей было под тридцать, после того как некоторое время, по иронии, проработала в местной газете. Что ее привлекло? То же, что и всех, наверное. Романтическое представление о том,
