ну почти нищий. И у меня нет даже четверти твоего таланта. Теперь понимаешь, что я имею в виду, когда говорю тебе об эгоизме? Неужели ты думаешь, что первые американские художники, которые во времена Моне жили здесь в гостинице «Боди», ничем не рисковали? Неужели ты думаешь, что им не пришлось порвать со всей предыдущей жизнью?
Не нравится мне, когда Джеймс начинает так говорить. Как будто говорит одно, а думает совсем другое. Как будто на самом деле жутко жалеет, что такое натворил. Ему тут тоскливо. Он скучает по своей семье в Америке.
Фанетта взяла кисть.
– Вы как хотите, месье Джеймс, но я буду работать. Простите за эгоизм, но у меня конкурс на премию Робинсона на носу.
Джеймс расхохотался.
– Молодец, Фанетта! А я просто старый ворчун!
– И к тому же маразматик. Ты мне так и не рассказал, кто такой этот Робинсон.
Джеймс подошел поближе и, прищурившись, посмотрел на работу Фанетты.
– Теодор Робинсон – американский художник. Самый известный в США импрессионист. Единственный американец, которому удалось подружиться с Клодом Моне. От остальных Моне бежал как от чумы. Робинсон прожил в Живерни восемь лет. Даже написал картину на сюжет свадьбы любимой падчерицы Клода Моне Сюзанны с американским художником Теодором Батлером. И… Даже странно… На одной из наиболее известных его работ изображено то самое место, которое ты пишешь сейчас.
Фанетта чуть не выронила кисть.
– Как?
– Абсолютно то же место. Это старая картина, написанная в тысяча восемьсот девяносто первом году. На ней виден приток Эпта, мостик над ним и мельница Шеневьер. Слева – фигура женщины в длинной юбке и косынке, а посреди ручья – мужчина верхом на лошади. Лошадь пьет. Картина называется «Папаша Троньон и его дочь на мосту». Всадника и на самом деле звали папаша Троньон, он был из местных.
Фанетта едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Он меня правда принимает за дурочку. Папаша Троньон! Ведь «троньон» означает «огрызок»! Надо же такое сказануть!
Джеймс по-прежнему не отрывал взгляда от картины, над которой работала девочка. Густая борода закрывала его лицо чуть ли не целиком. Он протянул свой толстый палец к еще влажному холсту:
– Тени вокруг мельницы получились очень хорошо. Молодец, Фанетта. Это знак судьбы. Ты пишешь тот же пейзаж, что Теодор Робинсон, только… только у тебя получается намного лучше. Ты выиграешь этот конкурс, точно тебе говорю! Знаешь, в жизни не так часто выпадает счастливый шанс – раза два, может, три. Главное, его не упустить. Остальное неважно.
Джеймс снова переставил мольберты. Похоже, он не столько пишет, сколько таскает мольберты. Наверное, не успевает за солнцем.
Ну и ладно.
Прошел примерно час, когда появился Нептун. Овчарка недоверчиво обнюхала ящик с красками и улеглась у ног Фанетты.
– Это твоя собака? – спросил Джеймс.
– Да как сказать… Вообще-то
