и к ней).
Он вступился за Момпен раньше, чем она успела подбежать. И все, что его интересовало далее – это лишь судьба собаки. Собственно, именно с этим вопросом он и подбежал к ней. Теперь, оглядываясь назад, Лале понимает, насколько объяснимо было все его поведение, которое тогда казалось ей предельно непонятным.
Он увязался за ней и никак не уходил, игнорируя прямые намеки – лишь затем, чтобы убедиться, что она действительно в итоге придумает, где и как оставить собаку. Быть может, самому это сделать, если бы Лале в итоге так не на что и не сподобилась. Его интересовала судьба животного и не больше.
Потому это с лихвой объясняет, почему он потерял всякий интерес к компании Лале, как только судьба собаки определилась в летнем домике и девушка постаралась вытащить оттуда Влада. Сколько ей понадобилось ухищрений, чтобы он в итоге пошел за ней обратно!
Влад увязался тогда не за ней (как она решила), а за животным, которое с самого начала пытался спасти. И если бы дядя Мурад не увидел их тогда вместе в тюрбе, то не попросил бы Лале продолжать «помогать осваиваться» Владу. А он бы не увидел их в тюрбе, если бы Лале не надо было вытащить Влада из домика. А ей бы не надо было вытащить его из домика, если бы он изначально туда не пришел. А он бы туда не пришел, если бы она не взяла собаку. А собаку бы она не взяла, если бы ее не хотели отправить на псарню. Чего не случилось бы, будь жив Хасан. А почему Хасан мертв..
Сходится все к тому, что во всех нынешних своих неприятностях Лале оказывается виновата сугубо сама. Понимание этого так ее досадует, что она отвечает Владу несколько грубее, чем следовало:
– Я не думаю, что вы не в состоянии сами разобраться, просто дала совет, которым вы можете как воспользоваться, так и нет. И, может, хватит уже огрызаться? Я с вами нормально общаюсь, если вы не заметили.
– А я не просил вас со мной общаться.
Несмотря на едкий ответ, Лале замечает, что ее слова все-таки заимели на него некоторое действие. По крайней мере, Влад неохотно откладывает книгу и теперь уже смотрит на нее более снисходительно.
Хотя до дружелюбия, о котором мечтает дядя Мурад, тут дальше, чем до северного полюса.
Хлопок заставляет Лале подпрыгнуть на стуле. Оказывается, это Мехмед, разойдясь в своей пламенной речи, как следует стукнул ногой по полу:
– … об османах уже говорят все! Нас боятся! И это только начало!
Лале недовольно кривит губы.
С самого появления Мехмеда во дворце, она сложила о нем весьма определенное мнение, в чем он же сам ей немало помог. В общем и целом Мехмед очень сильно напоминал Лале темную, некогда потерянную, половину Хасана. Будто бы единого человека в детстве разделили на две самостоятельные личности. Одна вобрала в себя только положительные качества – это был Хасан. А вторая.. вторая теперь стоит в центре класса и распаляется о величии османов, в чем не имеет ни малейшей личной заслуги.
В Мехмеде отсутствует любое проявление того безграничного великодушия и дружелюбия, которыми обладал его старший брат. Зато с лихвой ярко �
