как я поворачиваю к нему свое запястье, и видит на нем чуть красную полоску шрама.
– Похоже на ожог или шрам от пореза.
– Знаешь, как я его заработала?
Он качает головой и предполагает, что я упала с велосипеда.
– Нет.
– Обожглась, когда делала макароны с сыром?
– Даже не близко.
Он жмет плечами и говорит, что сдается.
– Помнишь, как ты всегда носил с собой карманный нож? Обычно он лежал в заднем кармане твоих джинсов. А однажды ты забыл его в грузовике. Я решила немного поиграть и взяла нож, чтобы сделать стрижку своей кукле. Моей маленькой куколке Бриджет.
– И ты случайно порезалась? – подытоживает он.
– Почти, – говорю я, вздрагивая. Мои пальцы медленно очерчивают шрам. – Ты вернулся из магазина и очень расстроился, обнаружив на сиденье своего автомобиля кучу кукольных волос. Ты был зол, что я взяла нож и испортила куклу, и сказал, что покажешь мне, что может случиться, если играть с острыми предметами. – Тут я подношу руку к его лицу, чтобы он мог как следует изучить ее. – Мне было шесть.
Он ненадолго закрывает глаза, после чего на них проступают слезы.
– Я знаю, что подвел тебя, но я все еще твой отец.
– Ты понимаешь, почему мне так тяжело поверить, что ты ничего ей не делал?
– Элизабет… – начинает он и пытается осторожно усадить меня назад на стул, но я никак не могу удержать себя в руках. Этот день полностью меня опустошил.
– Нет. Я больше так не могу, – заверяю я и начинаю плакать.
– Вот поэтому я так хочу выйти отсюда. Я хочу показать, что действительно изменился, справился со своей вспыльчивостью. Что бросил пить. Это мне совсем не шло на пользу. Я хочу начать все сначала, Птенчик. Но тебе нужно немного помочь мне все исправить, – говорит он, понижая голос. – Нам нужно найти новые улики. Свежие улики. Или, что лучше, чтобы кто-то сменил свои показания.
– Но показания ведь нельзя менять.
– Рассказ – это всего лишь вопрос точки зрения. Свидетели могут передумать, рассказать историю по-другому…
– И тогда что?
– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделала, – произносит он, тянется к моей руке и отдергивает ее назад, когда охранник одергивает его по микрофону. – Нужно, чтобы ты…
Я резко поднимаю руку, прерывая его. У меня есть новости. Вообще мне следует их рассказать но вместо этого я хочу запихать их себе в глотку. Он может передумать и насчет колледжа, и насчет того, чтобы жить со мной, и я боюсь, что если не расскажу ему все сейчас, у меня больше никогда не хватит смелости это сделать.
– Мне нужно тебе кое-что рассказать.
– Ладно.
– Это… Это тяжело.
Его глаза пристально вглядываются в мои, и я отвожу взгляд, переводя его на соседний столик, где какая-то латиноамериканка заходится в рыданиях.
– Элизабет, что бы ни случилось, я пойму.
– Я так рада, что вокруг нас сейчас куча народу, –
