густую тень на пунцовые щечки, он все еще не понимал, как это произошло. Только одно он знал – что впервые в жизни совершает нечто романтическое и необыкновенно волнующее. Он, Фрэнк Кеннеди, увлек это восхитительное создание и взял в свои крепкие руки. Это было главное чувство.
Ни друзья, ни родные не стояли рядом с ними во время бракосочетания. Свидетелями были незнакомцы, позванные с улицы. На этом настояла Скарлетт, и он согласился, правда против желания. Ему хотелось бы, чтобы в такой момент рядом были сестра и зять из Джонсборо. И прием в гостиной мисс Питти, с тостами в честь новобрачной, в кругу счастливых друзей его бы очень порадовал. Но Скарлетт и слышать не хотела даже о присутствии мисс Питти.
– Только мы двое, Фрэнк, – лепетала она, сжимая его руку. – Как будто мы сбежали. Мне всегда хотелось убежать и обвенчаться тайно. Пожалуйста, сердце мое, ради меня!
Такое интимное словечко, совсем еще новое для его слуха, вкупе со сверкающими озерами слез, готовыми перелиться через край из прозрачно-зеленых, умоляющих глаз, не могло не одержать победу. В конце концов, мужчина обязан идти на уступки, особенно на свадьбе, ведь женщины придают громадное значение всяким сентиментальным штучкам.
И, не успев опомниться, он стал женатым человеком.
Фрэнк выдал ей триста долларов, смущенный ее нежной настойчивостью и поначалу упираясь, так как это означало конец его надеждам приобрести лесопилку безотлагательно. Но не мог же он спокойно смотреть, как ее семью выселяют из родного дома! Впрочем, его разочарование быстро таяло в лучах ее счастья, а потом и вовсе исчезло, когда она своей любовью с лихвой «воздала» ему за щедрость. У Фрэнка раньше не бывало женщины, которая «воздавала бы ему с лихвой», и он пришел к убеждению, что деньги в конце концов потрачены не зря.
Скарлетт командировала Мамми в «Тару» без промедления и с тройной целью: отдать деньги Уиллу, объявить о ее браке и привезти Уэйда в Атланту. Через два дня Уилл прислал ей короткую записку, которую она всюду носила с собой, при каждом случае читая и перечитывая со все возрастающей радостью. Уилл сообщал, что налоги уплачены, а Джонасу Уилкерсону, когда он узнал об этом, было «здорово паршиво», но с новыми угрозами он пока не выступал. Заканчивалось письмо пожеланием ей счастья – лаконичной формулой без комментариев. Скарлетт стало ясно, что Уилл все понял – и что она сделала, и почему она это сделала, и он не винит ее, но и не хвалит. «А Эшли? Что должно прийти в голову Эшли? – метались в голове беспорядочные мысли. – Вот как он должен обо мне думать после всего того, что я наговорила ему там, в саду, и совсем недавно?»
Получила она письмо и от Сьюлен – безграмотное, написанное неразборчивыми каракулями, оскорбительное, закапанное слезами, полное яда и таких точных наблюдений относительно характера старшей сестры, что Скарлетт никогда не смогла бы ни забыть, ни простить ей этого. Но даже мерзкие слова Сьюлен не в силах были омрачить ее счастья:
