все гоготали. Я пробирался сквозь могильные плиты, обитателями которых были живые мертвецы с мешками под глазами, к задней парте, чтобы избавиться от их взглядов. Кажется, я поймал лишь один сочувствующий вид, от Кати Фроповой – добрая душа, по крайней мере со стороны она выглядит именно так, под ангельской личиной, картину портит лишь ее ебырь, Ваня Тузовской, или Вано, как его называли все вокруг, даже преподы; не раз я получил от него и его компашки пиздов. Редкого вида мудак, вот все, что можно сказать об этом человеке.
С тыльной стороны все выглядит по-другому, место у доски уже не кажется эшафотом. Люди порой склонны ошибочно считать, что их не видят, когда они полностью уверены в том, что они делают что-то незаметно. Что ж, пускай и дальше продолжают в это верить. Пока Светлана Анатольевна расписывала свои руны на доске Вано, озираясь по сторонам, с едкой ухмылкой на лице, которую видно даже из-за спины, положил свою руку на ногу Кате, та, якобы смущенно что-то шепнула ему на ухо, с опаской окинув взгляд вокруг. Рука Вано поднималась выше, приближаясь к ее влажному розовому внутреннему миру, но тут он будто почувствовал нечто холодное, прикованное к его затылку – мой взгляд. С той же дебильной ухмылкой он обернулся на меня, я сразу же отвел глаза в сторону.
– Че интересно, чмошник? – довольно громко шепнул он мне. Катя толкнула его локтем в бок, стрельнув в меня своими голубыми глазами, и они оба отвернулись.
После он не упустил возможности припомнить мне этот момент. В столовой, пока я, сидя за столом, листал ленту новостей на телефоне, Вано и вся его братия обступили меня со всех сторон.
– Ну че, Игореша, понравилось? – натянув свою коронную ухмылку сказал он мне, – Ниче, может тоже когда-нибудь сможешь бабу пощупать. Хули молчишь то, а?
Возможно, тогда я получил бы очередную порцию пиздюлей, но в столовку зашла зам. Директора, вся компашка тут же рассосалась.
– Завтра еще поговорим, – гавкнул Вано напоследок, щелкнув мне по уху. Знал бы он тогда насколько он был прав.
Но что-то я слишком глубоко ушел в себя… Открываю глаза и вот передо мной все та же аудитория, я сижу за той же партой. Со вчерашнего дня здесь мало что поменялось, но изменения все же есть: на столе, вместо тетради, лежит 9-мм пистолет, а в рюкзаке лежит несколько обойм. Уже не раз мне доводилось держать ствол в руках, отчим работал ментом и частенько брал меня на стрельбище, “сделаю из тебя мужика” – говорил он мне. Принести пистолет не составило проблем, с утра взял его из сейфа и пронес в кармане, рискованно, но никому нахер не сдалось шмонать каждого студента на входе.
В аудитории царила тишина, лишь скрип стула, на котором я сижу, прерывает эту идиллию. Холодный плиточный пол пронзали багровые жилы. Живые мертвецы уже не были живы, их взгляд больше не был прикован ко мне, а устремлен в пустоту, в небытие, во что-то, что за гранью человеческого понимания, сейчас им было не так весело. Комната с трупами в разных позах, выглядела как поле, усеянное аквилегиями… Или, быть может, это мой больной рассудок рисовал картину именно
