приходе великой новой эры, когда откровенный разговор о человеческой сексуальности будет признан наукой, а разум станет спасителем человечества, хотя доктор старательно облекал свой посыл в фальшивые религиозные термины, чтобы уйма фанатиков в толпе не подняла шум. Фанатики сидели на удивление тихо, в немалой степени благодаря хорошо подобранным словам лектора, и к концу речи Фримен, похоже, овладел сполна всей аудиторией. Он, как понял Джоджо, изрядно напугал ревнителей церкви разговорами о святости и добродетели их дочерей, внушив им, что если они не уделят ему, уважаемому толкователю проблем полового воспитания, свое драгоценное время, то они либо глупцы, либо никудышные отцы и братья. Джоджо представление казалось насквозь балаганным. Та же нелепая болтовня про огонь и серу, какую можно послушать бесплатно в любой церквушке.
И вот наконец доктор, который, как полагал Джоджо, вовсе не был таковым, закончил речь и подал знак незримому киномеханику. Тот приглушил свет и прокрутил первую катушку. Под звуки хрипучего оркестра по мерцающему серому экрану поползли буквы, сложившиеся в коротенькое слово:
пролог
И далее:
История наша – из простых и понятных, и тех, что случаются везде и всегда.
История наша – история ваша! И драма сия разыгрывается в каждом городке по всей Америке, прямо у вас на заднем дворе! Вы повстречаете Барбару Блейк, скромную и невинную девушку, чей образ всем вам хорошо знаком; девушку, не защищенную от угроз нового времени, в котором мы с вами живем!
За сим расплывчатым стращающим утверждением последовало заполнившее весь экран возглашение, начертанное жирными заглавными буквами, сопровождаемое тихой и недоброй музыкой:
НЕВЕЖЕСТВО – ГРЕХ, ЗНАНИЕ – СИЛА.
Джоджо ухмыльнулся в темноте.
Старого Джимми Шеннона удар хватит, если он увидит это дерьмо, подумал он. Хоть вентилятор здесь есть – не зря пришел.
Сам фильм был ничем не примечателен во всех отношениях. Бедняжка Барбара Блейк, которую вяло играла какая-то неизвестная актриса, чье имя Джоджо забыл почти в ту же секунду, как только титры закончились, шаталась семо и овамо в первом акте, отчаянно влюбленная в сына бакалейщика. Само собой, вскоре эта дурёха угодила в положение. Естественно, бо́льшую часть второго акта она боролась с постыдной тайной, а к началу третьего самой себе казалась натуральной белой вороной. Вся ее нехитрая «игра» сводилась к театральному надуванию губ и заламыванию рук, а на той сцене, где якобы с ней случился обморок, в зале откровенно заржали. В конце концов раннее материнство Барбары подошло к ужасному и трагическому концу, когда ее кавалер набрался наглости и чуть ли не похитил ее под покровом ночи, чтобы тайно увезти в новую жизнь в большой город. Кончилось дело тем, что машина, на которой гнали молодые-шутливые, врезалась в широкий дуб. Парень умер, дурёха Барбара осталась жива, но схлопотала выкидыш. Где-то в нарочито поучительной части повествования затерялся посыл,
