тебя, – сказала оно.
– Стойте! – закричал водитель, пытаясь схватить Рема за руку.
Суставы хрустнули. Острая боль скрутила тело. Соприкоснувшись с асфальтом, ряса порвалась, оставляя на дороге кровавый след разодранных конечностей. Заскрипели тормоза. Автобус завилял на дороге и остановился. Рем лежал на спине, глядя в нависшие над ним своды тоннеля.
– Что вы, черт возьми, себе позволяете?! – кричал водитель автобуса.
Загудели клаксонами недовольные водители, выстроившись за перегородившим дорогу автобусом.
– Все в порядке, – улыбнулся водителю Рем, поднимаясь на ноги. – Все в порядке.
***
Ночь превратила выход из тоннеля в черную беззубую пасть. Из этой мглы выныривали машины и, начиная переливаться под яркими фонарями тоннеля разноцветными кузовами, сигналили Рему. Нет. В эту пасть он не пойдет. Нет! Свет будет там. Дальше. Впереди. Еще одна машина промчалась мимо. Совсем рядом.
– Эй, псих! Какого черта ты сюда забрался?! – закричал водитель.
Рем не ответил ему. Он шел вперед. Шел в свет.
– Велико неравенство в согрешении, тогда как столь велика легкость в несогрешении, – бормотал Рем.
Машин становилось больше. Две женщины, одна за рулем, другая на пассажирском сиденье, притормозили и с интересом разглядывали человека в изодранной рясе.
– На какой церковной свалке ты нашел свою одежду? – спросила девушка-водитель, и ее подруга громко засмеялась.
– Зло устраняет добро, – зашептал Рем, продолжая идти вперед. – Зло устраняет добро.
– Тебе что, миску супа не налили?! – сострила женщина-пассажир.
– Зло трояко и состоит из вины, наказания и вреда.
– Иди, проспись, святоша!
– Добро трояко и состоит из нравственности, радости и пользы.
– Пошел он к черту! – бросила женщина-водитель подруге и нажала на газ.
– Грех, вытекающий из определенной злобы, тяжелее, чем вытекающий из незнания, – шептал Рем.
Синий огонь снова начинал разгораться в его сознании.
– Я люблю тебя. Люблю тебя…
Старый пикап, успев в последний момент избежать столкновения, зацепил плечо Рема большим зеркалом. Зазвенело разбившееся стекло. Захрустели суставы. Ноги Рема подогнулись, но он заставил себя идти дальше.
– Я есть воскрешение и свет, – шептали его губы. – Я есть воскрешение и свет.
– Идиот! Жить надоело? – прокричал водитель.
Свет. Клаксоны. Яркие фары.
– Огонь зажжен в моей ярости, и он будет гореть до последнего предела преисподней, – шептал Рем.
Моргая фарами, дорогой седан заскрипел резиной. Слева машина. Справа машина. Боль обожгла тело Рема. Пластиковый бампер ударил его по ногам, бросая на капот. Водитель-адвокат посмотрел на поднимающегося с асфальта человека и решил не останавливаться.
Хромая,
