потянул ее снизу за платье. «Чего ты орешь? – Роза подползла к сестре и приказала: – Ползи со мной, дотащим маму до дома. Ее ранило в плечо. Она в шоке и сама не дойдет».
Девочки потащили раненую мать к дому. Навстречу им выбежала Муська, волоча заднюю ногу. Раненое вымя свисало окровавленным куском мяса. Завидя хозяев, она остановилась, тихо замычала, как бы жалуясь на свою такую невыносимую и тяжкую судьбу, легла на бок и закрыла глаза. Когда подошли к дому, ахнули. Вместо дома остались лишь две стены.
Гул моторов прекратился. Самолеты, совершив свое изуверское дело, улетели. Мария пришла в себя и, обняв за плечи дочерей, снова поплелась на станцию. Надо бежать, надо уезжать. Здесь оставаться нельзя, да и негде.
Все оставшиеся в живых жители села разместились в двух уцелевших вагонах поезда, и поезд медленно тронулся на восток. На эвакуационном пункте в Воронеже семью Марии направили в Башкирию.
Роза обрадовалась, когда узнала, что ее ленинградский мединститут тоже эвакуируется в Башкирию. Началась новая жизнь, полная забот, как не замерзнуть, как не умереть с голоду и как продолжать учиться, несмотря ни на что. После лекций Роза работала медсестрой в военном госпитале, куда каждый день привозили искалеченных, измученных солдат. Госпиталь работал без перебоя, как большая фабрика, превращавшая полуживых людей в годных к дальнейшей боевой службе или же в забракованных, которые, хоть и не посмотрят больше смерти в лицо, но будут калеками всю оставшуюся жизнь.
Добродушная, внимательная и привлекательная сестричка пользовалась большой любовью у солдат, особенно у вновь прибывшего офицера Моисея, раненого в грудь. У них завязался роман. Моисей, оставивший на операционном столе три своих ребра, но уговоривший главврача отправить его на фронт снова, каждую неделю писал Розочке нежные письма, заставлявшие бледные девчачьи щеки пламенеть от счастья.
Лялька продолжала учиться в школе. Ей оставалось еще два года учебы. После уроков она шла работать на завод, где производили каски и кружки для солдат. «Пусть эти каски спасут ваши жизни, мальчики, а эти кружки напоят влагой ваши губы, – мысленно повторяла Лялька, бережно укладывая работу в ящики. – И тебя пусть спасут, Маречек, радость моя».
Каждый вечер ложилась она спать с мыслью, где сейчас ее Марек. Уже долгое время от него не приходило писем. Только бы жив был. Тетя Хана, мать Марека, красивая, высокая полька, жила в нескольких километрах от семьи Леви, и Лялька каждое воскресенье ходила навестить ее, а заодно и узнать, что слышно от Марека.
Вот и в это роковое воскресенье зашла Лялька к Хане. Хана сидела на коленях на полу. Растрепанные волосы соломенными прядями рассыпались по ее плечам. Руки были исцарапаны в кровь. Глаза, такие красивые, цвета весеннего неба, были пусты, холодны и смотрели куда-то в даль, сквозь Ляльку, сквозь стены. На столе лежали две похоронки – Марека и Станислава, мужа Ханы.
«Тетя Ханочка,
