Энтони безнадежно отставал в развитии от своих ровесников.
Так что она покупала ему очередную развивающую игрушку, рекомендованную Карлин, психологом, которая занималась с ним терапией на основе прикладного анализа поведения[2], или новое видео с Барни, а однажды завернула в подарочную бумагу тубу «Принглз» с солью и уксусом. «Принглз» были гарантированным способом его порадовать. Но самую большую радость у него год из года вызывала открытка.
Когда ему исполнилось четыре, она купила ему первую из бесчисленной череды музыкальных поздравительных открыток. Та, самая первая, была с Хупсом и Йойо. Сначала Оливия показала ее ему. Он наблюдал, делая вид, что не смотрит. Она раскрыла открытку. Заиграла музыка, и розовый кот с зеленым кроликом начали петь. Она захлопнула открытку. Музыка и пение прекратились.
Оливия по сей день помнит его лицо, полное изумления и восторга, вызванного неожиданным открытием этого нового чуда, – как в тот раз, когда он обнаружил, как включается свет. Он распахнул открытку. Музыка заиграла. Он захлопнул ее. Музыка прекратилась. Распахнул. Музыка заиграла. Захлопнул. Музыка прекратилась. Эти открытки были для Энтони раем. Каждый раз, когда открытка распахивалась, играла одна и та же музыка и звучала одна и та же песенка; все было предсказуемо и полностью ему подконтрольно.
Остаток дня он провел с блаженной улыбкой на лице – снова и снова открывал и закрывал глянцевые картонные створки, открывал и закрывал, каждый раз восторженно взвизгивая и взмахивая руками, точно крылышками. И это было все, чего он хотел каждый год. Чтобы никто не мешал ему без конца открывать и закрывать свою открытку. И они с Дэвидом обеспечивали ему такую возможность.
Интересно, как-то сейчас Дэвид? Проснулся ли уже? Помнит ли, какой сегодня день, думает ли об Энтони? Оливия очень надеется, что ему удастся сегодня обрести душевный покой. При мысли об этом у нее начинает щемить сердце. Хотелось бы ей, чтобы он нашел этот покой в ней. Но это невозможно. Она сама бесконечно далека от душевного покоя, а ни один человек не может дать другому то, чего нет у него самого. И у Дэвида его тоже нет. Они оба это знают.
Оливия сидит на пляже, ожидая, когда рассветет, и слушая крики чаек, похожие на смех. Отлив уже закончился, вода начинает прибывать, и с каждой набегающей волной от надписи «С днем рождения, Энтони» остается все меньше и меньше, пока вода не слизывает ее совсем. Начисто, как будто никогда и не было. Если бы Оливия все еще верила в Бога, она попросила бы его доставить ее поздравление на песке ее сыну на небесах. Но она не просит об этом. Это всего лишь слова, начерченные на влажном песке ее пальцем и смытые в океан.
Она пишет у своих ног: «Я люблю тебя» – и ждет. Вода наступает, равнодушная и неумолимая, заливая букву за буквой и сглаживая контуры. Слова исчезают, так ни до кого и не дойдя.
Туман уже начал рассеиваться. Потихоньку светает. У ее ног тяжко волнуется свинцово-серый океан.
