вам «конторы»…
Последовала хорошую выдержанная пауза, затем он продолжил:
– А теперь я задам вам вопрос. Возможно, он покажется вам не имеющим отношения к нашим текущим делам, но вы не удивляйтесь – так надо. Скажите, что вы думаете о такой дате, как 22 июня 1941 года? – склонив чуть набок голову, Президент внимательно посмотрел на меня своим пронизывающим взглядом.
Мне стало не по себе. По выражению лица главы государства я понял, что этот вроде бы академический вопрос имеет для него крайне важное значение.
– Это величайшая трагедия в нашей истории, – осторожно начал я, – и наглядный урок, подтверждающий, что за беспечность и разгильдяйство приходится очень дорого платить… – Потом я вспомнил еще кое-что о начале войны, и добавил: – В измышления Резуна, товарищ Президент, о том, что Сталин собирался первым напасть на Гитлера, я тоже не верю. Слишком уж неподходящая для этого была конфигурация войск в приграничных округах, слишком мало сил в первых эшелонах, даже с учетом даты нападения 6-го июля.
Пристально глядя на меня, Президент чуть сжал губы, а потом вдруг спросил:
– Скажите, товарищ полковник, а что вы думаете о гитлеровском плане «Барбаросса»?
– Это явная авантюра, товарищ Президент, – решительно изрек я свое мнение. – Насколько я помню, их графики продвижения по советской территории полетели к черту уже на первой же неделе войны. А через месяц им пришлось импровизировать, на ходу внося изменения в прежние планы. Конечно, им помогла и внезапность нападения, и завоевание господства в воздухе, и чрезвычайно сухое и жаркое лето, сделавшее обычно заболоченные лесные дороги проходимыми для танков. Но прошло время, авансы закончились, и осталась лишь голая стратегия, которая, как у Кутузова, говорила о том, что даже с потерей Москвы сама война еще не проиграна. А если она не проиграна нами по-быстрому, то в ходе долгой компании на Востоке их ресурсы закончатся раньше наших.
– Эк вас понесло… – поморщился Президент. – Вот вы сказали, что план «Барбаросса» был авантюрой. Это утверждение стало уже общим местом по причине своей, скажем так, бесспорности. Так вот, товарищ полковник, я в свое время имел возможность познакомиться с немцами и разобраться в их, как сейчас модно говорить, менталитете. И могу вас заверить, что немцы, и особенно их генералы, и само понятие авантюра – вещи абсолютно несовместимые. И это, кстати, тоже секрет Полишинеля, на который мало кто обращал внимание.
После некоторых раздумий я ответил:
– Значит, товарищ Президент, у немецких генералов были веские основания считать план «Барбаросса» вполне выполнимым. Возможно, это были какие-то разведданные, неправильная трактовка которых позволяла считать Красную Армию «колоссом на глиняных ногах».
– Хорошо, товарищ полковник. – Президент решительно хлопнул ладонью по столу. – Вижу, что вы исключаете из своих расчетов так называемый «человеческий фактор»…
