на одном желании и я начинаю жить в сером мире с одной светлой точкой.
Так черепахи живут. Маленькие черепашки, когда вылупятся ночью, должны бежать в море, чтобы выжить. И у них есть один проводник, который сделает их счастливым: луна. Бегут, значит, на свет, кто добежал, тот молодец, вырастет огромной галапагосской черепахой. Я тоже хотела вырасти до черепахи, во всяком случае, не умереть в младенчестве.
Пока я раздумывала о трудной судьбе рептилий, Валя разговаривала с Мариной и речь ее была похожа на пулемет. Короткая громкая очередь из слов сменялась молчанием, потом опять вопрос или замечание. Тон, жесты, обращение – все было резким и громким, как будто разговор этот – вынужденная дань обязательному общению. Общению, которое Вале было не нужно, но правила ведения жизненных военных действий обязывали.
Минут двадцать троллейбус с нами тащился по широкому грязному шоссе с серым снежным месивом у тротуара, потом свернул к парку. Здесь месиво превратилось в грязные сугробы, а у пятиэтажек лежала серая снежная перина. Зима в городе как она есть.
– Тепло сегодня, хорошая погода для первого ныряния, – заметила Марина.
«Наверное», – подумала я и испугалась. Я подумала, что придется лезть в ледяную воду и что Вале, кажется, все равно, буду я это делать или нет, и в целом все равно, есть я или нет.
Предпоследней остановкой перед голгофой-прорубью был туалет. На отшибе парка, единственный и очень вонючий туалет, куда вся наша компания из четырех человек зашла по очереди, отдавая ожидающим сумки.
Последней остановкой был домик, а вернее, деревянный вагончик, где можно было переодеться.
– Тут печка есть, потом будем греться, – кажется, впервые с момента встречи обратилась ко мне Валя.
Я кивнула. Думать, отвечать и излучать энтузиазм мне было не под силу: предстояло раздеться и нырнуть. Обычно в такие моменты, когда предстоит какое-то волевое усилие, которое приведет к стрессу для тела, я представляю себя перед дверью зубного кабинета в детстве. Когда-то же это закончится! Раздеться, пройти в купальнике до проруби, погрузиться, два гребка – и выйти. Минут десять максимум. Десять минут потерпеть – сущие пустяки.
Я окунулась в воду отчаянно. Я, когда боюсь, всегда так делаю. Валя же заходила спокойно. Плавала она тоже спокойно, ее размеренные движения руками напоминали плавание матрон в пруду на нашей даче. Только матроны были грузными и от этого неторопливыми, а Валя была стройной и уверенной.
Собственно все. Мы сплавали еще пару раз, потом оделись и поехали домой.
Терять мне было нечего, после проруби особенно. Я подумала, что подвигов достаточно и хотелось бы внести ясность. Какая наивность! Будь у меня возможность послать себе записку из будущего от меня, растянувшейся на кровати, я бы написала: «Выпей контрасекс для кошек, иди помедитируй, вырой яму, наколи дров, только не спрашивай!»
Я даже написала такую записку, но ее не передали, и в тот зимний день я спросила:
