игры, имитацией» [113, с. 42].
Во-вторых, во время игры участники не должны испытывать внешнего принуждения, а вести себя естественно и непринужденно, чувствовать себя свободно. Было бы ошибочно полагать, что свобода всем дается по умолчанию по факту рождения, и не связана с формированием у младенцев наглядно-действенного мышления, и тем более у детенышей животных. В связи с тем, что их поведение почти всецело подчиняется природным инстинктам, они не играют до момента, пока не сформируется их сознание и избирательные качества. Играть младенцы начинают с того момента, когда они веселятся, получают удовольствие от предметной деятельности. Игра ради радости, игра ради самой себя фиксирует момент рождения свободы, способности человека к бескорыстной деятельности [104].
В-третьих, свобода трактуется как способность человека начинать причинный ряд от себя, быть выше утилитарных, корыстных мотивов. По мнению Э. Финка, «игра не диктуется физической необходимостью или моральной обязанностью. Она является чем-то лишним, без чего можно обойтись» [41, с. 10]. Игровое начало выходит за рамки утилитарного: значение и ценность игры теряется, как только на горизонте начинает маячить выгода. Игровое счастье рождается в случае, когда игра становится самодостаточной, у игроков отсутствуют неигровые жизненные устремления, происходит абстрагирование от окружающего мира и самозабвенное погружение в мир игры.
Люди, вовлеченные в игровой процесс, оказываются в некотором отношении больше, чем просто рациональные субъекты, поскольку игра содержит в себе иррациональные моменты, а их поведение подчиняется не только разуму.
В процессе игры человек бытийствует в «сказочном» измерении, временно проникающим в обыденную жизнь. Игра находится в двух плоскостях: реальной и выдуманной. Даже ребенок понимает, где игра, а где реальность [88]. Он знает, что игра – это как будто по-настоящему [96]. Как показывает практика, игроки серьезно относятся к игре, хотя их никто не контролирует. Игра может даже возвышаться до вершин священного. Несерьезное отношение к правилам игры, деформирует игру, превращает ее в пародию.
Й. Хёйзинга размышлял о таком психологическом состоянии как «пуэрилизм», которое означает наивность и ребячество. Это состояние внутреннего мира незрелого юноши, который не связан традицией и воспитанием. Настоящая игра, по мнению Й. Хёйзинги, не ребячлива. Если ребёнок кривляется, то он не имеет представления об игре или не имеет желания во что-либо играть. Игра в классическом понимании требует вдохновения и самоотдачи.
Еще одним признаком игры является наличие так называемого «игрового мира», который ограничивает действительность определенным пространством и временем [48]. Игровыми пространствами являются магический круг, арена цирка, кинозал, место священнодействия, сцена, шахматная доска, на которых действуют особые правила.
Игра всегда предполагает наличие правил. Игра скрашивает тяготы
