Каждое число обозначало какую-нибудь букву, и взгляд выхватывал не числа, а слова, складывавшиеся в текст, который он понимал, но не запоминал.
Сон этот стал сниться ему если не каждую ночь, то раз в неделю – обязательно. Он даже запоминал последовательность цифр и чисел, но в реальности они ничего для него не означали. Текст? Нет, конечно.
Как-то, записав по памяти довольно длинную запомненную последовательность – семь тысяч двести тринадцать знаков, потрясающе, с такой памятью можно на сцене выступать и большие деньги заколачивать, – Алан загнал ее в компьютер и два дня потратил, пытаясь найти алгоритм расшифровки. Хотел прочитать текст, а текста не оказалось. Программа не нашла ни одной просчитываемой последовательности. Случайные числа, будто в мозгу располагался генератор.
Алан никому не рассказывал о таких снах. Они ему не мешали, напротив, проснувшись, он ощущал ясность мысли – естественно, как иначе он запоминал бы тысячи чисел? В жизни он не мог запомнить – пытался! – даже число пи до сорокового знака, обязательно сбивался.
У последнего дерева на аллее Алан остановился. Здесь кончалась тень и начиналось открытое солнцу пространство перед входом в здание. Метров десять всего-то, но Алану казалось, что пройти это расстояние невозможно – как по раскаленной сковороде. Всякий раз он, потоптавшись на месте, решительно пересекал двор, глядя под ноги. В дождливые дни – перебегал. Как-то раз промчался, будто за ним гнался тигр. Дождя не было, тучи стояли низко, но день был теплый, настороженный, ждавший, – и Алан ощутил за спиной, со стороны уже пройденной аллеи, смертельную опасность. Иррациональную. Будто со стены его сна сорвалось бесконечной длины число, как плетка, растянувшаяся на всю вселенную. Алан бежал, как никогда раньше. Видел бы кто из коллег… Может, и видел, кстати.
Отдышался на крыльце. Число исчезло, плетка растаяла. Работалось в тот день прекрасно – он нашел правильное решение задачи о спектре флуктуаций в микроволновом фоне. Статья вышла в Physical Review, на нее до сих пор ссылаются.
Но что это было? И что было утром, когда он увидел в теленовостях страницу, исписанную четким почерком Эверетта?
В коридоре второго этажа навстречу шел Карл Дранкер, с которым Алан учился в Йеле, но знакомство было шапочным, здоровались на лекциях, узкие специализации даже не пересекались – Дранкер занялся петлевой гравитацией, а Алан теорией хаотической инфляции. Несколько лет не виделись, а однажды столкнулись в коридоре и неожиданно обнялись, как два капрала, вместе прошедшие войну и встретившиеся в мирной, совсем другой жизни. Полчаса разговор шел междометиями «А что?», «А где?», «А как?», «А почему?». Разобрались. У Дранкера в Принстоне был трехлетний контракт, работал он у Габриэля – и значит, был, по сути, рабом лампы, но, видимо, это его устраивало.
– Привет, Карл, – бросил Алан, не останавливаясь.
– Привет, – махнул рукой Карл. – Алан,
