огромное чучело кулака – Петухов, увеличенный в три раза, и руки, приделанные позади к спине, руки в виде крыльев ветряной мельницы машут, как руки Петухова.
– Вот и хорошо, – говорит Катерина. – Есть недостатки. А я опасалась, что у вас гладко, как на бумаге. И мне нечего будет делать. Недостатки – это не так плохо, если их можно исправить.
– Конечно, – отвечает муж, – но еще лучше, если их нет.
– Вот и хорошо, – подтверждают Чашкин и Коньков.
Вот и хорошо.
Глава третья
Каждый колхоз имеет свою историю. Как организовался вот этот колхоз, должен знать каждый читатель. Но автор сидит (я сижу) сложа руки, потому что автор (потому что я) – мы не знаем истории этого колхоза. Нас в то время здесь не было. А передавать с чужих слов – лучше совсем не передавать. И я сижу сложа руки.
Но читатель не способен прощать автора. Автор должен знать всё, иначе он не автор. И читатель требует, в противном случае он возвратит книгу в библиотеку непрочитанной и выругает автора (выругает меня).
– Но постойте, постойте, товарищ, я, кажется, нашел выход. И вот он. Мы – я и вы, читатель и писатель, – мы попросим товарища Молодцева описать возникновение колхоза. – И чтобы не откладывать в долгий ящик, мы подходим к нему и просим. Но товарищ Молодцев отказывается. У него и без того много дела, кроме того, это ему не по плечу, он не писатель. Так отказывается он. Но от нас не так-то легко отделаться. Мы настаиваем, упрашиваем и в конце концов просто пристаем.
– Без этой главы пропадет весь роман, – говорим мы, – и колхоз не будет описан. – И товарищ Молодцев сдается, он соглашается.
– Мне нужно писать письмо приятелям, – говорит он, – используйте это письмо.
И вот я передаю ему свое перо. Он берет мое перо. И пишет.
Как всегда, он делает два дела одновременно.
Он пишет письмо. Но это письмо, кроме того, и глава моего романа. «Забыли ли вы, как мы брали Омск и Колчак удирал с быстротою колес своего поезда? – пишет он. – Теперь, как вам известно, я в деревне», – и зачеркивает написанное. «В этой деревне, – пишет он снова, – не было ничего. То есть в этой деревне были кулаки, середняки, бедняки, но не было колхоза».
Я слежу за его пером, как за своим пером. Я стою за его спиной. Я жду. Вот он повернется ко мне, ища моей поддержки. И я скажу: «Здорово! Здорово! Так начать мог только я». Но он не обращает внимания на меня, точно меня не было, как не было еще этого колхоза. И он пишет дальше:
«Кулаки, середняки, бедняки и кулачки, середнячки, беднячки. В этой деревне всегда славились женщины, бабы энергичные, как женщины Гоголя, девушки не девушки, а костры, старухи не старухи, пожары! И в городе учли это обстоятельство, послали докладчика сделать женщинам доклад. Сагитировать женщин – значит уже организовать колхоз, потому что женщины сагитируют мужчин быстрее самого лучшего оратора. Послали оратора. И вот он приехал, держа портфель таким образом, что женщины увидели только портфель. Он начал, по всей вероятности, с международного положения, он начал в большой черной комнате, наполовину
