обильный урожай и отжимали душистое масло, а за стены тамошней каменоломни, извиваясь, цеплялись виноградные лозы.
Но ничего этого Лидия не увидела: уже почти стемнело, и они со стариком недалеко ушли от источников. Они остановились у небольшого селения на склоне горы, на самом краю которого у тропинки мостилась хижина старика. У входа лежала, медленно жуя, белая козочка с бородкой. Когда Лидия вслед за согбенным старцем переступила порог, та проводила ее взглядом.
Войдя, Лидия опорожнила бурдюк в кувшин, чтобы вода оставалась прохладной, повесила пустой бурдюк на стену, осторожно распрямила спину и осмотрелась. У очага, на котором стоит горшок, – две табуретки. Под потолком сушатся связки лука, чеснока и трав. Подле очага – плоский шлифованный камень, на нем миска. На стене висят верши и масляная лампа, в углу ложе, сплетенное из ветвей ивы и устланное соломой, а на нем – два покрывала из грубого льна и звериные шкуры.
Согбенный старец живет не в грязной лачуге и, судя по всему, вполне может сам о себе позаботиться. Или кто-то заботится о нем. «Женщина», – подумала Лидия, заметив птичьи перья и глиняные бусины, которые кто-то нанизал на льняную нить и подвесил в качестве украшения.
Старик поймал ее взгляд.
– То моя дочь смастерила, перед смертью, – объяснил он. – Но ты садись. Как твое имя?
– Лидия, – ответила девушка. – А твое, отец? Как кличут тебя? – Она опустилась на табуретку.
– Каменотесом.
Каменотес разлил по деревянным плошкам суп. Руки его дрожали, пара капель упала на пол. Чтобы не обидеть его, Лидия притворилась, что не заметила. Одна плошка была простой, без украшений. На другой была вырезана кувшинка, ее-то старик и протянул Лидии.
Эта плошка когда-то принадлежала его дочери, поняла она.
Лидия заснула. Не беспокойным сном, как во время бегства, когда она лишь слегка дремала в тени кустарника, а глубоко, провалившись в сон, как в бездонную, безмолвную пропасть, не успев толком осмотреться и понять, где и как ей теперь предстоит жить.
Когда она наконец проснулась, в доме по-прежнему царил полумрак. Каменотеса не было. В очаге потрескивало пламя, пахло жареным мясом, на плоском камне стояли две деревянные плошки.
Лидия села и сложила руки на своем круглом, как шар, животе, в котором потягивалось царское дитя.
Закрывавшая вход циновка откинулась, и Каменотес вошел в дом. Увидев, что Лидия проснулась, он кивнул ей.
– Поедим, – сказал он. – Ты, должно быть, голодна – вон как спала, целую ночь и целый день.
Когда они наелись и утерли рот тыльной стороной ладони, Каменотес спросил:
– Где же отец твоего ребенка?
Лидия закусила губу, опустила глаза и сложила руки на животе.
– Я не хотела… – запинаясь, ответила она. – Отец с матерью пытались остановить его…
– Царя?
– Да, Каменотес. Царя.
Старик поднялся и подошел к нише, которая находилась в таком
