чавкал. Дойдя до «ий», он почему-то насытился и подумал: оставить на завтра эту кроху целиком или хоть икринки слизать?
«Да нет, плохая примета!» – решил поэт и выбросил объедок в мусорный бак.
За окном пионеры дрались с беспризорниками. «Бойцы растут. Надо бы тотализатор наладить», – шевельнулось в засыпающем мозгу.
Близился Первомай – третий по значимости праздник. После Дня рождения Вождя пролетариев и даты Революции.
Май-94.
ФАНТАСТЫ, ЗДРАСЬТЕ!
Он сидел в шезлонге в состоянии человека, которого переехал небольшой колёсный трактор. Вялые руки мелко дрожали, как бы отстукивая на голых коленках «Танец с саблями» Хачатуряна.
Герберт Уэллс сидел с видом человека, которому жить не хочется. Потому, что его друзья, тоже фантасты, вчера опять спасали землян от злого марсианского виски. А ныне бросили одного-одинёшенького, как на чужой планете без всяких средств борьбы. Их, гадов, проучить бы, чтоб знали, кого похерили, почитай, не за понюшку гаванского табаку.
И Герберт Уэллс, превозмогая головную боль, застучал по клавишам пишущей машинки. Повествуя о счастливом быте и замечательной судьбе строителей Беломоро-Балтийского канала.
Май-94.
ЗА ЛУКОМОРЬЕМ
ПУШКИН: Я – Пушкин! Чего-чего? Удивить меня?! Во дураки!
САРДЕЛЬКИН: Я – Сарделькин. Это такая старинная русская фамилия. Не то, что в профиль или анфас. А больше – по нутру.
1-ЫЙ ВАРЯЖСКИЙ ГОСТЬ, нюхая: Ох… ё… бл… блю… э…
2-ОЙ ВАРЯЖСКИЙ ГОСТЬ, нюхая, но не затягиваясь: Ба, да это – Пушкин!
ПУШКИН: Тогда выходит, что я – Сарделькин? Во дурак! А ведь я знал, честное поэтическое! Да разве кому докажешь?
Пушкин два раза сморкается, затем прыгает с лошади в Тихий океан. А варяжские гости, наоборот, в Северный Ледовитый. Позванивая пустой посудой и покачиваясь.
Сарделькин берёт чалую под уздцы и уводит её далеко-далеко. И продолжает пахать.
Сентябрь-94.
ЭПИЗОД ИЗ ЖИЗНИ ГОРОДА
По улице ехал на велосипеде почтальон, прыгая на булыжниках и гудя клаксоном.
Ага, разбежались мальчишки, игравшие в «казаки-разбойники».
Один из них, особенно кудрявый, с пелёнок мечтал быть «разбойником», но более сильные гимназисты-ровесники заставляли играть «купца» – то есть того, кого бьют и грабят. Кудрявый сжимал кулачки и грозился: «Погодите, вот выгасту…»
Из окна второго этажа высунулась некрасивая женщина и крикнула: «Всё тебе играть да играть, а когда учиться и учиться?»
«Ского», – прокартавил кудрявый и посмотрел таким честным взглядом, какой встречается у начинающих ябед и законченных мошенников.
«Хоть бы „эр“ научился выговаривать, бестолочь», – тихо добавила мать, вытирая любимую голубую чашку. Но малыш услышал
