и поспать, оградить от всяческого труда, и способность думать мгновенно атрофируется. Сознание людей приобрело консервативный, аполитичный характер – общество потребления, когда каждый думает только о своем брюхе. И пришла расплата: жестокая ядерная война, уничтожившая «счастливое» скотское общество, которому плевать на всё, и их правителей, дорвавшихся до власти.
После Мировой Войны стало не до автоматизации. Во-первых, человечество на Земле было отброшено назад в аграрный век, снова стал в цене ручной труд. Во-вторых, люди воочию увидели, как сжигались целые города из-за одной ошибки в исполняемом алгоритме боевой машины, какая бесконтрольная жестокость заложена в маленьком самопрограммирующемся модуле искусственного интеллекта, стоит хакеру-диверсанту внести в него изменения. Послевоенные конвенции СНН запретили производство боевых роботов, со временем из обихода вышли, не в силах окупить себестоимость, и бытовые программируемые приборы. Постепенно человечество вернулось к тому, с чего всё начиналось. Наверно, это и значит закат человечества.
– Ооо… новенький! Проснулся уже? – тупая избитая морда человека будущего смотрела на меня красными от долгих запоев глазёнками, вперив колючий взгляд.
Я онемел от неожиданности.
– Ну давай-давай, спускайся, дружок, – небрежно бросил еще один заключенный, оторвавшись от раздачи партии.
Скрипнуло решетчатое оконце на выходной двери, и в камеру заглянуло лицо молодого, может чуть постарше меня, постового, дежурившего в коридоре. Через секунду дверь отворилась, и появившийся в проеме среднего возраста милиционер презрительно оглядел картежников. Те сразу испуганно съежились и быстро расползлись по сторонам, а мент шагнул вперед и объявил:
– Воронцов, на выход!
Я сначала даже не понял, что вызвали меня. Лежу на верхней полке и глаза выпучил. Лишь после того, как тот вторично гаркнул мою фамилию, я вдруг очнулся и поспешно спустился вниз, попутно ударившись затылком о низкий потолок камеры.
– Лицом к стене, руки за спину! – милиционер резво пригвоздил меня к стенке и застегнул наручники. – Ты че там, уснул что ли?
Я хотел раздраженно ответить, что действительно хотел поспать, но вовремя сдержался. Молодой слегка ткнул меня в спину дубинкой, и мы пошли. По пути постовой всё порывался поговорить со скуки, настороженно поглядывая на старшего милиционера. Тот молчаливо шел сзади, не издавая ни звука. Возможно, он всё-таки подал какой-то разрешающий сигнал, так как молодого словно прорвало. Он рассказывал о своей службе, о скучных дежурствах, о том, как он насмотрелся на разных воров и убийц, попадающих в следственный изолятор. Я молча слушал.
– По морде видно, что ты… э-э… неопасный, – доброжелательно сообщил под конец постовой, и стало непонятно, оскорбляться мне или радоваться.
– Настоящие маньяки так
