раз я здесь, – понизил тон. Тема ему явно наскучила.
А вот взгляд Вини потеплел.
– Ты такой честный. Знаешь, я даже отвыкла от подобного общения. Но ты выпил весь чай и больше не наливаешь, потому позволь задать последний вопрос и разойдёмся. Очень хочу знать, останется ли его ответ тем же… Ты здесь, потому что у тебя дома прорвало трубу?
Гость посмотрел на неё так, будто в следующую секунду собирался покинуть столовую с громким топотом. Однако в то же мгновение внезапно переменился в лице, загрустил. Это была истинно мужская печаль. Сдержанная, холодная.
– Нет у меня больше дома. – Богат посмотрел прямо ей в глаза, сжал кулак, будто его внезапно скрутила боль. Вполголоса заговорил. – Вини, я стал жертвой чёрных риэлторов. Меня похитили со свадьбы бывшей и пичкали наркотой, пока не подписал доверенность на продажу. Всё, что осталось – чемодан со шмотьём и шестьсот рублей, триста из которых потратил на проезд сюда.
Вини сидела потрясённая, брови сошлись на переносице и изогнулись дугами. Богат нашёл бы это выражение лица комичным, но ему было как-то невесело. Хозяйка заёрзала на стуле:
– Надо… надо позвонить в полицию.
– Не надо. Ничего не докажешь, даже если сдам анализы. Только в психушку упекут.
– Ты чего? Надо заявить… надо… что-то делать.
Вини задыхалась, скованная шоком и забытым чувством беспомощности. Оно случается, только где-то там, с другими. Страшно, когда нечто подобное происходит рядом с тобой, так близко.
– Да ты присядь, – успокаивал её гость, точно речь шла не о нём, а о каком-то дурачке из армейской байки. – Раз пошла такая пьянка, мне бы только у кого-нибудь перекантоваться.
– А дальше?
– А дальше всё пучком. Налажу похеренное дело, арендую квартирку, а там и на первый ипотечный взнос накоплю.
Его беспечность, которая никоим образом не могла являться симптомом безысходности, вводила в ступор.
– У тебя отобрали дом, а ты так спокойно об этом говоришь?
Тот только плечами пожал.
– Если тебе станет легче, я на него не батрачил. Если б не мои девочки, шиш мне, а не пентхауз.
Вот теперь её читать было крайне сложно. Это не то чтобы Лев Николаевич Толстой с его громоздкими предложениями, где и филологи ногу сломят. То «Война и Мир», поверх которой напечатали чужое произведение. Человек с такой сложной эмоцией (особенно для Вини) мог сделать всё, что угодно: расплакаться, запульнуть тарелкой в стену или истерически расхохотаться, и это далеко не самые интересные варианты. Но девушка просто встала и молча вышла из комнаты.
Гость подождал, сам не зная чего. Закинул в рот безе, уже собирался отправиться смотреть сны. Но хозяйка неожиданно вернулась, села на прежнее место, опустила голову. Богат приготовился к худшему, но никак не к тому, что действительно произошло. Вини показала серебряное кольцо, зажатое между большим и указательным пальцами, и не без робости, свойственной влюблённым восьмиклассницам, предложила:
