запах ее седых волос ее ноги как секвойи в том фильме танк она как танк она могла бы меня убить ее голос вне всякого контекста звучит как казу[6] иисусе если я рассмеюсь нельзя смеяться ей может лет семьдесят боже как она ходит еще и трость у нее руки больше чем у меня ноги как чертов танк ее за дуб можно принять дуб ради всего святого.
– Вы писатель. – Она не пригласила его войти.
– Не то чтобы крупный, – ответил он и рассмеялся, чтобы скрыть внезапное смятение от метафоры.
– Покажете мне что-нибудь, когда разберете вещи? – спросила она. В ее, казалось, непрерывно сияющих глазах отражалось желание. Их не тронула старость, что буйствовала на остальном ее
так это надо записать образ:
«старость буйствовала в ней пышной тучностью: она походила на дикую свиноматку, запущенную в большой помпезный дом, чтобы нагадить на ковер, забодать кухонный буфет и сшибить хрустальные кубки и бокалы, затоптать винного цвета диваны до безудержных выбросов пружин и набивки, пробить отполированную до зеркального блеска отделку пола в зале варварскими отпечатками копыт и разлетающимися лужицами мочи»
отлично есть история я вижу в ее теле, которое то обвисало, то раздавалось.
– Если хотите, – сказал он. – Я не увидел коттедж с Прибрежного шоссе, миссис Лейтон. Вы не подскажете, где…
– Вы приехали на машине?
– Да. Я там ее оставил. – Он указал за дюны, в сторону шоссе.
Ее губ коснулась странно одномерная улыбка.
– Поэтому и не увидели. С шоссе дом не разглядеть. Чтобы не пропустить, нужно идти пешком. – Она указала на запад, чуть в сторону от дома и дюн. – Там. Сразу за пригорком.
– Хорошо, – сказал он и остался на месте, просто улыбаясь. Он в самом деле понятия не имел, как закончить эту беседу.
– Не желаете зайти на кофе? Или вам кока-колы?
– Да, – ответил он мгновенно.
Она будто не ожидала от него мгновенного согласия. Все-таки он был другом ее мужа, а не ее собственным. Лицо нависло над Джеральдом, будто луна, безучастное, неопределившееся. Затем она провела его в старый дом, который ждал их.
Она пила чай. Он колу, и за ними словно наблюдали миллионы глаз. Он чувствовал себя грабителем, который охотится за скрытым сокровищем – историей, которую он мог с нее списать, вооруженный лишь обаянием молодости и фонариком интуиции.
Самого меня зовут, конечно, Стив Кинг, и вы простите мне вторжение в ваши мысли – надеюсь, что простите. Я мог бы доказать, что срывать условную завесу между читателем и автором позволительно, ведь я писатель – то есть, раз это мой рассказ, я делаю все, что заблагорассудится, – но это действие полностью игнорирует интересы читателя, а потому неприемлемо. Правило номер один для любого писателя гласит: рассказчик не стоит и пердежа по сравнению со слушателем. Так что оставим эту тему, если позволите. Я вторгаюсь по той же
Американский народный духовой музыкальный инструмент.
