держались сами, безжизненно повисли на нём, не говорили, что всё в порядке, что им только нужно отдохнуть. Он всё отчаянно лез вверх, рыча, помогая себе даже зубами, которые оказались по-хищному острыми. В его распоряжении была только одна рука – ей он пришибся о палубу, в другой он держал тонкие запястья.
Наверху он, придавливая грудные клетки, заставил детей выплюнуть морскую воду, растёр им руки и ноги, вынудил стянуть холодную мокрую одежду, усадил под отвес скалы, развёл костёр, умудрившись разжечь его с помощью промокшего под дождём горючего и, исчезнув на полчаса, вернулся с семью рыбинами в мешке из собственной рубашки, цепляющей глаза белизной в этой темени. Дети дрожали, вжимались друг в друга и почти засовывали ладони и ступни в костёр.
Дождь продолжал лить. Мужчина, сурово сжав челюсти, развёл ещё один костёр и вкатил в него с десяток булыжников. Камней вокруг было в избытке, зато растений невидно никаких. Пустота. Не остров, а голый пень, торчащий посреди холодной бездны.
Мужчина выкатил камни из костра голыми руками, уложил на них рыбин, уже без чешуи, её он снял ножом, который очень кстати не потерялся в воде. Пока готовился ужин, мужчина снял штаны, крепко выжал всю одежду и разложил её по каменному полу вокруг огня под навесом из скалы. Потом он снова растёр детей пахнущими рыбой руками и в очередной раз вышел в дождь, растворившись в темноте за костром.
Его отсутствие было тревожным. Ночь проглатывала высокий силуэт без остатка, растворяла плоть в чернилах, глушила звук высоким воем мокрого ветра. Зима в просторах океана страшна не снегом. Неограниченный ничем простор насквозь продувается ветрами, влага проникает во всё. Холод лишал детей способности соображать. Всякий раз им казалось, что высокий человек ушёл навсегда, ночь не вернёт его.
В первый раз мужчина пришёл с чем-то похожим на дверь, большая довольно толстая доска из промоченного дерева, местами почерневшая. Во второй принёс того же вида ящик, в третий бочку, как оказалось, с пресной водой. Движения его были обыдены, не суетливы. Приладил дверь, загородив их приют от пронизывающего ветра, упёр в стенку скалы, нависающей над головами, завалил внизу с обеих сторон крупными камнями. В отсыревшем ящике нашлась какая-то посуда и соль. От сырости соль застыла серыми комками, разбить её можно было лишь камнем. Детям было не до этого. Рыба незаметно дошла до готовности, и трое были способны съесть что-то горячее без всяких приправ.
Мужчина отлучался ещё, пока дети с жадностью ели, всякий раз возвращался с чем-то новым, неведомо откуда взявшимся на каменистом необитаемом острове. У костра появились затхлые одеяла, большие полотнища ткани, куча ломанных досок и щеп для костра, ящики с инструментами и гвоздями и ещё много досок, всё промокшее под дождём и видавшее виды.
Должно быть, какой-то корабль разбился о берега неприветливого куска суши в свирепом океане, ополчившемся против всего живого.
Всё кончается, и дождь кончился. Звёзды не торопились выглянуть из-за грязной, как сажа, марли туч. Ветер тоскливо выл,
