коммунистов собрали группу и назвали её индейцами. То же самое сделали с комсомолом, только этих нарекли зверями. Задача индейцев состояла в том, чтобы охотиться на зверей в ночной темноте, стараясь при этом самим не попасть в лапы хищников. Игра очень быстро превратилась в невообразимый хаос, поскольку в скотском состоянии были и партийцы, и комсомол, и придать этому всему хоть какую-то стройность оказалось совершенно невозможно. В этот момент приехал опоздавший Томский, и ему влили штрафную.
Продолжение вечера проходило в кабинете Сталина, приватно, за коньяком. Собрались хозяин, Каганович, Молотов, Микоян, сравнительно свеженький Томский и оклемавшийся Бухарин, которого откачали внутривенной инъекцией какой-то дряни.
– Ну и где же ваша спутница, товарищ Томский? – хитро прищурившись, спросил Сталин.
– Забудьте об этом, товарищ Сталин. Слишком рискованно. Я больше этим дерьмом не занимаюсь.
– Ты всё время это говоришь. Каждый раз одно и то же, – Сталин закурил и добавил, кривляясь: – Я завязал, никогда больше, слишком опасно, товарищ Сталин!
– Я знаю. Я же всегда прав! – Томский с вызовом посмотрел на Сталина.
– Ты забудешь об этом через день или два. – Два дня, когда я должен был забыть, уже прошли. А теперь настали дни, чтобы помнить.
Сталин, пыхнув трубкой, выпустил дым и внимательно посмотрел на Томского.
– Знаешь, когда ты вот так говоришь, ты и представить себе не можешь, на кого ты похож.
– Я похож на чувствительного ублюдка, – потупясь, сказал Томский.
– На утку ты похож! – громко сказал Сталин и расхохотался. Остальные подхватили его смех. Томский вскочил и, изображая утку, стал прыгать по комнате с криком «Кря-кря-кря!» Внезапно он остановился и, обведя взглядом присутствующих, проговорил:
– Наберитесь мужества, потому что вы это слышите в первый и последний раз. Поскольку я никогда больше этого делать не буду, вам не придётся слышать, как я крякаю.
Было около четырёх часов ночи, когда машины стали развозить гостей по домам. Шатаясь и падая в сугробы из конфетти, лежавшие на крыльце дачи, коммунисты шли продолжать свою борьбу.
VIII
– Как ты, залупа конская, допустил, что у тебя ценнейший кадр, доктор этот, для гнилого троцкистского подполья гермафродитов гондобит, а цека о том ни сном, ни духом, пребывая в уверенности, что он конармейский спецзаказ выполняет, чтоб ворошиловского комсостава дупы на дачах конвейером ебсти?! – Агранов орал так, что шкаф дрожал и люстра звенела. – Или ты думал, что Партия, ведя победоносное социалистическое строительство, и трудовой народ, в едином порыве все силы напрягши, не видят, как вы с троцкистско-зиновьевскими выблядками террористический заговор выдрачиваете?!
Суурпыльд уже минут пятнадцать ждал, когда начальник наконец остынет, но тот, похоже, только распалялся.
