видел впервые.
В глубине залива – город Густавия, названный в честь основателя колонии, его величества короля Густава III. Его же имя носит и возвышающийся над городом форт на холме. Внушительные орудия форта направлены на узкий вход в гавань – на случай пиратских набегов. У пушек есть и другое назначение – каждое утро одна из них будит город орудийным залпом.
В нашу честь на флагштоке на причале подняли шведский вымпел, капитан приказал сделать то же самое. Затем капитан приказал бросить якорь, и наше «Согласие» остановилось точно на указанном лоцманом месте. Примерно через час Юхан Аксель и я спустились в присланную за нами шлюпку и еще через четверть часа ступили на берег – впервые за много месяцев.
Городу нет еще и десяти лет, но не было никаких сомнений: во-первых, он шведский, а во-вторых – один из самых крупных в королевстве. Мы довольно долго стояли на причале и наблюдали. Если раньше я не совсем точно осознавал значение выражения «жизнь кипит», то теперь понял, как оно выглядит, это кипение. По шатким мосткам на берег выкатывали бесконечной чередой какие-то бочки, сновали, как муравьи, баркасы с фруктами и рыбой – ни я, ни Юхан Аксель никогда не видели ни таких фруктов, ни такой рыбы. На сложенных из камней массивных и по виду очень надежных фундаментах стояли большие деревянные дома. Некоторые из их обитателей предпринимали тщеславные попытки развести сад, но, судя по результатам, неравная борьба с тропическим солнцем и недостатком воды обречена в этом месте на провал.
А мы обливались потом – надели наше лучшее платье, хотели произвести впечатление. И, конечно, изнемогали от жары.
Здесь, оказывается, почти все чернокожие – я таких видел только на картинках. Все они полуголые, а женщины если и были завернуты в какие-то цветные тряпки, то на грани, а может, и за гранью приличия. Белых тоже было немало, но те носили длинные белые брюки, легкие рубахи и шляпы – рассчитывали, наверное, что шляпа защитит от солнца по крайней мере лицо.
Мы очень быстро поняли, насколько одежда выдает в нас чужаков, и поспешили ретироваться. Шли по пыльным улицам и спрашивали, как пройти к дому губернатора. Все, кого мы останавливали, говорили по-французски, но с таким странным выговором, что мы понимали с большим трудом, а то и вовсе не понимали – хотя и Юхан Аксель, и я были уверены, что владеем французским вполне прилично.
Чем дальше мы удалялись от Каренаген – так называется гавань, – тем скромнее и меньше становились дома, а вскоре мы оказались в районе, застроенном кое-как сколоченными из бросового горбыля хижинами с земляным полом. Убогие жилища, впрочем, нисколько не мешали их владельцам вести оживленную торговлю. Странное место – здесь не было даже намека на систематическую застройку. Сплошной лабиринт без какой-либо возможности сориентироваться. И самое главное – скрытая злоба, которую я почувствовал еще в гавани, здесь была уже не скрытой, а явной. Пьяные парни специально шли нам навстречу, и если мы не успевали посторониться, осыпали отборной руганью
