свое и все начиналось заново…
«Я весь в мазуте, весь в тавоте, зато работаю в тралфлоте», – пытался переиначить он на стихотворный манер известный в кругах судоводителей всех мастей каламбур. «А что, заменил скабрезные слова – и вот уже стихотворение получается… или не получается? Ведь это не мое, народное, а что же мое?»
Николай часто задумывался об этом, стихи в тетради все прибывали, он пробовал, но не находил того, что искал. Ему казалось, что все уже было у других, а как найти себя в стихах?.. Надо слушать стук сердца, его ритм, слушать все время, при любых делах: «Я в фуфаечке грязной шел по насыпи мола…» Что в этой фразе такого? Вроде ничего, но нет, она веселая, по ритму живая, так и хочется подпрыгивать, приплясывать – да, именно приплясывать, ведь в душе музыка. Музыка, откуда музыка? Конечно, с пластинки, из радиолы, а вот и рифма: «вдруг откуда-то страстно стала звать радиола». Или лучше: «„тоскливо и страстно“… Надо записать…» Коля читал, что у поэтов это называется «тема», она может прийти в минуту озарения и остаться на долгие годы невостребованной, но потом наступит ее очередь и тогда получатся стихи. Коля хотел писать о море, это было так важно: человек и море, покорение пучины, но что-то не шло. Мысль уносила в сторону от океана к родным берегам, вспоминалось детство: луга, березы, тихие воды речушек, и всегда, как только подумаешь о родном, на ум приходит она, Татьяна. Как она там, в Тотьме? Уже на третьем курсе учится. И все так же неприступна для парней? Николай подумал об этом с явным удовольствием. А что если она его ждет? Кто они там для нее, салаги техникумовские. А он моряк, видал шторма. Коля нарочито повторил про себя «шторма» – так все моряки говорят; грамматически, наверно, неправильно, но краски, интонация… Нет, нельзя править профессиональный лексикон, исчезнут обаяние и колорит действительности…
Он и не запомнил, как написал своей Тане первое письмо. Вышло это само собой, легко, как будто вчера виделись. Писал о море, работе, ни слова о мореходке; немного прихвастнул для солидности, запечатал, отправил. И вот праздник – она ответила! Ничего в этом ответе не было, так, тотемские новости, пересуды да приветы – дорого было не это, дорог был сам ответ, Он, Николай Рубцов, ей все еще интересен. Он хранил это письмо в нагрудном кармане, перечитывал раз за разом понимая, что испытывает при одной только мысли о Тане… Вслед за первым последовало еще письмо. Потом переписка стала частью его жизни, не той, тралфлотовской, а какой-то другой, только ему понятной; той самой, про которую говорят «личная». Он просил фотографию, Татьяна все не слала. Тогда Николай решил сделать первый шаг и отправил свою. «На память Тане. Г. Архангельск. Тралфлот, 29. V. 53. Н. Рубцов». Фотограф, конечно, был плохонький, Коля вышел на снимке какой-то сутулый, но это было не главное – важно, что он в тельняшке и фуражке-форменке. Был и еще один снимок в бушлате. «Его на потом», – решил Николай.
Фото Николая Рубцова, подаренное Тане Агафоновой,
