нечно, тайком все равно смотрела на фоточки симпатичных актеров, но если мама заставала меня за просмотром мелодрам, она снова устраивала сеанс женской мудрости.
– Единственное, что есть полезного в мужиках, это то, что они могут сделать тебе ребенка. Но ты будешь дурой, если позволишь им это бесплатно!
Я у мамы была одна. И сама мама была одна, сколько я себя помнила. И замужем не бывала. Когда я спросила как-то про отца, она коротко ответила: «Козел, как все они!» и на этом тема была закрыта.
У бабушки мама тоже была единственной дочерью, а ее «козел» продержался дольше, чем мамин, ушел от них, когда маме было три годика. У нее даже сохранилось несколько фото.
Прабабушкин «козел» вернулся с войны с новой женой, а про нее будто и забыл. И про дочку, рожденную, пока его не было, даже не думал.
Наверняка прапрабабушка тоже считала, что все они козлы. И прапрапрабабушка. И прапрапрапрапра…
Когда мне исполнилось четырнадцать, мама посмотрела на меня и сказала:
– Ой, красотка, ой, наплачешься! – вздохнула и добавила: – Снимешь трусы перед каким-нибудь молокососом, убью своими руками!
И с этого дня начала меня «готовить к взрослой жизни». Это выражалось в том, что я ходила на танцы и стриппластику, училась вышагивать на каблуках и краситься, носить узкие юбки и стрелять глазками.
– Все равно влюбишься и залетишь, – сказала мама. – Так давай ты залетишь от серьезного человека, который будет платить тебе алименты, на которые ты будешь с ребенком хорошо жить и нам с бабушкой еще останется!
Так что с восемнадцати ее главной целью стал поиск для меня «серьезного» и обеспеченного человека.
Когда мама узнала, что в двадцать один я все-таки оказалась дурой и влюбилась в «молокососа» и даже отдала ему свою девственность, она впервые в жизни излупила меня ремнем, да так, что следы сходили с ног еще месяц… Оказывается, у нее уже было все «на мази» с пятидесятилетним дядькой, который часто покупал корм для своих собачек в зоомагазине, которым мама владела. Он должен был все «сделать как надо» и заплатить ей солидную сумму, а я «просрала такой шанс». Орала она так громко, что соседи вызвали полицию. Но со стражами порядка мама была любезна и мила и заперев меня в ванной рассказала трогательную историю про несчастную любовь.
Максиму, моему любимому, она пригрозила заявлением об изнасиловании, если он ко мне еще раз подойдет, а меня отвозила и привозила из института сама, отобрав мобильный и контролируя каждый мой шаг.
Но следы сошли, обида почти забылась и я помнила только то, что мама, что бы ни делала, всегда желает своему ребенку только добра.
Она ведь была права: Максим не стал сражаться за мою любовь и завел шашни с девочкой попроще. А я потихоньку получала все больше и больше свободы, особенно после того, как пообещала, что уж точно в этот раз послушаю маму и сделаю, как она скажет.
В тот день я помогала ей в магазине, когда звякнул колокольчик и в двери вошел высокий мужчина в туго натянутой на мощных бицепсах футболке, нахмурился и спросил:
– Девочка моя, где у вас амуниция для собак крупных пород?
От его голоса меня продрало холодом и жаром по позвоночнику в один и тот же момент. И если бы я была ясновидящей, я бы уже бежала оттуда, сверкая пятками, спряталась в самой глухой деревне и всю оставшуюся жизнь разводила коз и сажала картошку.
Но на тягучий низкий голос повернулась мама и мое будущее было предрешено…
В магазине
Мамины глаза вспыхнули, пробежавшись по мужчине с головы до ног. Я слышала щелканье кассового аппарата у нее в голове, когда она оценивала его прическу, футболку, плотные черные джинсы, ботинки и последним штрихом часы на его руке. Щелк-щелк-щелк. И она точно знает, сколько он зарабатывает. У нее глаз наметанный.
А я точно знаю, насколько он ей нужен. Голосок у нее растекается елеем и медом, значит, мужик высокого уровня. И что-то у меня нехорошее предчувствие…
– Давайте я вам помогу, все покажу! – радуется мама, глядя на него снизу вверх. – Что именно вас интересует?
– Черная кожа, строгие ошейники, лучше шипастые. Шипы внутрь, – уточняет мужчина, никак не реагируя на то, как она стелется перед ним.
Я хочу уйти, но под защитой прилавка мама хватает меня за запястье и вдавливает пальцы в кожу, сжимая до боли. Удерживает рядом.
Другой рукой она, не отрывая подобострастного взгляда от мужчины, вываливает на прилавок стопку разноцветных журналов.
– Я не уверена, что у нас есть все то, что вам надо, но можете посмотреть каталог, я закажу все, что понравится. Оставите телефончик, и я сразу перезвоню, как заказ придет!
Мама
