всмятку, восьмой этаж, центнер, не удержу.
Шлепок, за окном охнули, и в окне охнули. Никитин, хлопнувшийся лопатками и затылком об отделанную плиткой фасадную стену, – от боли и испуга, а Женя, ухватившая Никитина за щиколотку, – от старания.
Руку дернуло, по ребрам и сразу по бедру ударил очень твердый подоконник, в глазах стало красно и тут же сине, шея вздулась и закостенела, предплечья, кажется, сломались в трех местах, а в спине что-то оглушительно лопнуло. Но подошвы, проехавшись по слишком скользкому полу, все-таки остановились, а пальцы не разжимались, и правая рука не отпускала подоконник, а левая рука шла вверх, удерживая, оказывается, и поднимая все ближе к окну неохватную лодыжку, к которой все еще был приделан страшно, невозможно, невыносимо тяжелый Никитин.
Светофор внизу запищал быстрее.
Женя сипло вдохнула, на выдохе вскинула левую руку и повела от плеча назад, с тупым недоумением отшатнувшись от толстых ног и едва не сбившего ее необъятного зада, отшагнула – в спине, плече и коленях опять что-то звонко лопнуло, у ног стукнуло, – развернулась и с длинным стоном опустила руку.
Никитин шумно раскинулся по полу.
Женя с огромным трудом разжала спекшийся как будто кулак.
Нога Никитина грянула на пол. Внизу зашумели машины.
Женя отступила, нашаривая подоконник руками и задом. В грудине было больно. Везде было больно.
Оля смотрела на Женю с дальней стороны комнаты поверх прижатых ко рту ладоней. Глаза были черными и огромными, все остальное – очень белым.
Фигуру Оли перекрывали мониторы на столе Вали. Один был сдвинут. Значит, Женя все-таки зацепила, когда перепрыгивала.
Я перепрыгнула через метровые мониторы, стоящие на столе, подумала Женя. Мысль была твердой, тупой и не способной поколебать равнодушие. Я за полсекунды проскочила через всю комнату, ухватила Никитина за ногу и вытащила его. Одной рукой. Левой. Килограмм сто, если не больше. Сто семь девятьсот. Вытащила, перенесла через подоконник и бросила небрежно, как куриную тушку.
Женя изумленно посмотрела на свои ладони. На правой были две черные вдавленные полоски от края подоконника, на левой – мелкий рубчик, как на манжете носка. На ноге Никитина, наверное, такой же рубчик плюс вмятины от моих пальцев. Я ему ногу не раздавила там? Неудобно будет. Хотя чего неудобно. Я его спасла вообще-то.
Спасла ли?
Он же о стенку ударился или мог инфаркт схватить либо инсульт, пока висел башкой вниз.
Женя дернулась, всматриваясь, и чуть не упала от резкого движения, на которое организм, кажется, считал себя временно неспособным. Ветерок, тронувший спину, был невозможно острым и прохладным.
Никитин заморгал и зашевелился.
– Женечка, – пробормотал он, собираясь в кучу нескладно и безуспешно. – Женечка, родная, спасла ты меня.
«Вы нормально?» – попробовала спросить Женя, но горло оставалось раздутым и закостеневшим. Не шли из него
