кнуту, голоду, жизни без праздников и подарков. Мы тогда на группе враз заулыбались, и каждый – независимо от образования, этнических или социальных корней, любви или нелюбви к пряникам и ярмаркам – вспомнил те образы радости, мира, изобилия, какие имели хождение в собственной семье. В той группе все это так и назвалось – «историями про голубые пряники»: все они про то, что хорошо в этой жизни все-таки бывает, и отец с того самого базара привезет детям гостинцы, и все еще живы и вместе – какие бы испытания ни настали потом, это не заставит забыть о том, что предки-то наши не только страдали и преодолевали!
Надо ли говорить, что групповая работа с «семейным древом» учит и ведущего, и группу уважению к культурным различиям, вот хотя бы к этим – не всегда даже и понятным сразу – деталям. Все мы знаем, как в семейном контексте за каким-нибудь сущим пустяком – кто как накрывает на стол, с какими праздниками поздравляет, как ведет себя на поминках – немедленно открываются пропасти, разделяющие людей на «тех» и «этих». Страх и неприязнь к чужому, потенциально враждебному укладу избирает свои символы: что можно хорошего ожидать от людей, которые вот так говорят, едят или отдыхают? То, что все мы в известной мере «не местные», поскольку у каждого в семейной истории переплелись самые разные и далеко не всегда благостно уживающиеся в нашем семейном предании персонажи, заставляет через собственную многопоколенную историю посмотреть иначе и на свои сегодняшние стереотипы, а через участие в психодраматической работе других – иначе понять и прожить что-то свое, сугубо семейное.
Если в группе есть атмосфера поддержки и понимания, опыт коллективного переживания становится и опытом межкультурного познания. Мы слышали на терапевтических сессиях и молитвы на разных языках, и погребальный плач, и колыбельные разных мест, и поговорки на диалектах…
Не будем забывать, что люди, приходящие в такие группы, сами выбрали и тему, и формат, и конкретное место для своей работы. Дело тут далеко не только в клинико-психологических «показаниях». В конце концов, есть много других способов работать с любой проблемой, и психотехнический миф геносоциограммы кому-то близок, а кому-то нет. Внедрение в «широкую практику», к счастью, этому роду работы не грозит – трудоемка, временами эмоционально тяжела, имеет дело со сложными и неоднозначными явлениями, зависит от пресловутой «атмосферы».
К примеру, я точно знаю по опыту – и коллеги подтверждали в приватных разговорах, – что психодраматическая проработка отдаленной семейной истории может иметь прекрасные результаты у женщин, страдающих бесплодием неясного генеза. В нескольких городах подрастают «крестники» тех групп, тех психодраматических исследований семейных сценариев.
Но представим себе, что соответствующая научная разработка – с цифирью, с «внедрением» – стала реальностью. И вот сидит в своем халатике бедная женщина, замученная анализами и обследованиями, в коридоре
