что я знаю! – Павел откупорил последнюю бутылку пива. – Вот наша гостья даже представить себе не может, что здесь в тридцатых годах существовала Палестинская национал-социалистическая партия.
– Да, было такое, – кивнула хозяйка. – Потом, уже во время Второй мировой войны, немцев начали интернировать, высылать, отбирать имущество… А тут были богатые хозяйства. Такое началось! Подделка документов, фиктивные браки… Многие остались здесь, выдав себя за евреев.
И она снова рассмеялась.
– Это не так трудно, как кажется.
– Мне бы хотелось обсудить наше дело. – Александра положила вилку на край тарелки. – Я привезла картину, вы знаете…
– Да-да, в дар музею, – кивнула Ракель. – С радостью возьму. А пианино здесь!
Она махнула вглубь крошечного сада, и Александра разглядела в зарослях ежевики проржавевший железный контейнер.
– В Музей мошава его нельзя было поставить, потому что оно не имеет никакой ценности для музея. А в доме его держать было невозможно, оно все заплесневело, и запах… – Ракель поморщилась. – Туда забирались куры, от соседей, и гадили на пианино. Я все помыла, когда мне написали из Москвы, но… Запах!
Она выразительно покачала головой.
– Запах очень сильный. Мне написали из Москвы, что состояние пианино не имеет значения. Но я должна сказать… Это просто обломки. И они плохо пахнут. Пианино никогда не будет играть.
Ракель достала из кармана куртки ключ, позеленевший, золотистый на ребрах:
– Это от клавиатуры. Но он совершенно бесполезен. Когда пианино поступило к нам в музей, я его попробовала. Но оно просто шипит, как простуженная черепаха. Хотите посмотреть?
– Да, конечно, – Александра положила салфетку на стол и встала.
Павел, оставшись за столом, открыл новую пивную бутылку. Кресло, от обивки которого остались лишь клочки поддельной белой кожи. Два деревянных ящика. Стеллаж, на котором рядами выстроились пыльные стеклянные банки. Заднюю стену проржавевшего бокса занимало старое пианино.
Это была рухлядь, в полном смысле слова, как с первого взгляда поняла Александра. Разбухшие от сырости доски, пятна плесени, глубоко въевшиеся в багровый лак, зеленая патина на бронзовых деталях. «И вот за это… За доставку этого груза клиент готов платить три тысячи долларов!»
– Я говорила… – Ракель стояла на пороге, скрестив руки на груди. – Я ей писала… Это просто нужно выбросить. Но она хочет, чтобы я отправила это в Москву.
– Мы отправим это пианино. – Александра подошла к инструменту, коснулась надписи над клавиатурой. – Я не задаю вопросов. Итак, взамен я передаю вам картину.
– Да, да. – Ракель отстранилась, чтобы пропустить ее, и пошла к машине следом за Александрой. – Илана написала мне, что картина имеет отношение к истории мошава. Что это для нашего музея.
Александра открыла дверцу заднего сиденья, достала сверток в пузырчатой пленке. Сорвала пломбу.
– Рамки
