полю. Когда мои ботинки касались тротуара, я благодарил Бога и проверял, не пробило ли стекло ботинок и не вонзилось ли оно в ступню.
Часто стреляли в нескольких сотнях метров впереди или позади меня. Звук выстрелов был обычным делом в моей жизни как полицейского из жилищного управления. Зайти в лифты жилых домов означало встать в лужу мочи с таким сильным запахом, что хотелось блевать. К сожалению, в конце концов я привык, и запахи в лифтах меня уже не беспокоили.
Мой первый обход дома в Гарлеме состоялся осенью 1988 года. Это была смена «4—12», которая обычно считалась самой загруженной. Я дежурил по сменам в восемь с половиной часов: неделю работал с семи утра до трёх дня («7—15»), следующую – с четырёх дня до полуночи («4—12») и, наконец, «вампирскую» смену с полуночи до восьми утра («12—8»).
Ночные смены всегда были насыщенными, и любой, кто выходил на улицу после полуночи, скорее всего, был не в лучшей форме. Тогда судебная система работала круглосуточно. Я получал кучу сверхурочных, от двадцати до сорока часов в месяц.
В мой первый день на РПС-6 мне назначили в пару офицера Хондо. За неделю мы стали постоянными напарниками. Хондо был очень правильным полицейским. Он хорошо включался, когда дело касалось процедур из патрульного Руководства, поэтому его партнёрство было значительным преимуществом: я никогда не беспокоился о неправильном оформлении документов. Но соблюдение правил затрудняло достигнуть цели – попасть в подразделение полицейских, работавших в штатском.
За месяц я так на Хондо повлиял, что он начал приспосабливаться к моему образу мыслей и к тому же стал больше производить арестов. Мы получили постоянное назначение и автомобиль со всеми условиями. Мы контролировали одновременно пятый и шестой каналы, которые покрывали весь Верхний Манхэттен – от шоссе Рузвельта до реки Гудзон и от 116-й улицы до оконечности Манхэттена в Вашингтон-Хайтс. Мы патрулировали в общей сложности шесть участков, с двадцать пятого по тридцать четвёртый, каждый из которых, казалось, был хуже предыдущего. Все они считались очень загруженными домами, и мы обрабатывали двадцать пять – пятьдесят вызовов за ночь. Пятьдесят процентов вызовов касались тяжких преступлений. За одну такую смену мне приходилось вынимать оружие из кобуры пятнадцать – двадцать раз, и я готов был стрелять, если бы возникла соответствующая ситуация. Большинству полицейских даже не приходится вынимать оружие из кобуры.
Став полицейским, вы могли попасть в элитную группу, известную как «Пять процентов». Эти копы должны были делать лишь одно – производить как можно больше арестов за тяжкие преступления. Я искал преступления: те, которые фактически происходили, и те, которые вот-вот должны были произойти, – и старался давить на преступников до конца.
Иногда это срабатывало, иногда нет. Я считал, что люди, совершившие тяжкое преступление и расхаживающие теперь на улице, являются частью преступного сообщества, поэтому кто-то
