энергонезависимый.
Игорь вспомнил, как они с друзьями решили однажды совершить пробежку за Город. Скорости у их Шеллов хватило ненадолго. Довольно быстро они перешли на режим экономии. Каждые сто метров начали докладывать «сколько пройдёт да сколько до заправки останется». Из впечатлений о том путешествии немного осталось. Запомнилось, что не было там ничего интересного: предприятия да предприятия.
– Когда-то, – продолжал Профессор, – люди здесь всё изрядно замусорили. Потом всё изменилось. Виртуальный мир оказался и чище, и интереснее. По моим подсчётам, уже лет сто прошло, как умер последний, кто здесь бывал.
– И никто не захотел увидеть больше? – усомнился Игорь.
– Больше можно и в Городе увидеть. Система настроена прокачивать внутренний городской туризм. Для особо рисковых есть шанс попасть в лабиринт центральных улиц.
– А как же другие города? Как оттуда к нам люди приезжают?
– Нет никаких других городов. Всё это только в виртуальном мире. Город – пятно цивилизации среди океана первозданной природы. И всё. Кейптаун ещё держался дольше других, да тоже не уцелел.
Профессор выдавал информацию с неподдельным удовольствием. Ученики подтянулись к Учителю и застыли, переваривая картину, не совпадающую с той, которой их учили. Сказанное казалось им чем-то жутким и надуманным. От этого весёлые тона в повествовании Профессора были особенно непонятными. Наконец один из слушателей не выдержал.
– А в чём радость, Профессор? – в словах его звучала нескрываемая обида и вызов.
Ответ не заставил себя ждать. Учитель обдал их потоком того, как видел и прочувствовал сам. На ребят выплеснулась картина событий времён давно минувших. Знания пришли волной, закрутили и перевернули всё прижившееся. Смяли и снесли былое, словно никчёмный мусор. В этом потоке Игорь видел чудную жизнь, принимал чувства. Ему являлся крах миров, построенных на чистом Разуме. Миры логичные и выверенные, миры, структурированные до последней детали, рушились, изжив себя. То, что когда-то держалось на непредсказуемых удовольствиях жизни, на радостях открытий, на риске, порождаемом неизвестностью, рухнуло, лишившись этого. Игорь как своё понимал облегчение душ, уставших тащить тело по рельсам жёстко определённых законов. Он сопереживал радости людей, расстающихся с телами. Он соглашался с их отказом начинать новую Игру, ибо в мире эмоциональной дистрофии смысла в ней не было.
Игорь словно бы пережил десяток чужих жизней в режиме ускоренной съёмки. Был и опытным игроком, и молодой душой, которая по неопытности ввязалась в первую партию и отказалась от повторной. Правила Игры стали скудными. Люди материальные в погоне за стабильностью и защищённостью создали мир, в котором можно было плыть на автопилоте. Кормить своё тело, ублажать слух и зрение. Но жизнь потеряла былой интерес. Она ушла в виртуальность. В среду, где не было того, чем славилась первозданная, настоящая Игра. Там не было полного
