нам действительно крайне интересно узнать, зачем вы дали это объявление. Вы ведь нас не разочаруете? То есть, конечно, вы не обещали, что мы услышим что-то выгодное для нас, но мы, естественно, надеялись… И когда Фредди сказал, что все это окажется жульничеством, я ответила, что он самый недоверчивый человек на свете и что толку всегда ожидать худшего? Это так отвратительно, правда? Хотя, конечно, он сейчас ужасно ворчлив, бедняжка. Это из-за фабрики, вы знаете, – она в совершенно бедственном положении. И я не представляю, на что мы будем жить. Фредди говорит, что нам не на что будет купить хлеба, не говоря уж о масле. Поэтому он так и обеспокоен, мой бедный. Я-то не беспокоюсь, потому что какой от этого толк?
К моменту окончания этой речи все почувствовали, что у них прибавилось уверенности. На них словно пролилось тепло и сияние. Даже Элу Миллеру достался ее теплый взгляд и взволнованный голос.
Джейкоб Тэвернер дождался, пока она выговорится. Он наслаждался. Когда последнее слово замерло во всеобщем восхищенном молчании, он сухо заметил:
– Боюсь, заменить вам фабрику я не смогу. Однако…
Он сделал выразительную паузу, окинул всех быстрым насмешливым взглядом и продолжил:
– Мы скоро дойдем до этого.
Милдред Тэвернер, теребившая перчатку, оторвала наконец нитку, что привело к катастрофе: шов разошелся дальше. Она недовольно вздохнула и накрыла левую руку в порванной черной перчатке правой рукой в синей; именно синюю пару она и намеревалась надеть с самого начала, потому что черные уже никуда не годились, хотя их, конечно, можно было залатать и ходить за покупками по хозяйству. Заштопанная перчатка никогда не будет выглядеть как прежде.
Брат Джеффри посмотрел на нее холодным взглядом, призывающим к тишине.
Джейкоб Тэвернер продолжил:
– Я попросил вас всех прийти сюда, потому что хотел с вами познакомиться. Ваши отцы и матери были моими двоюродными братьями и сестрами, племянниками и племянницами моего отца, второго Джеремайи Тэвернера. Когда мой дед Джеремайя Тэвернер умер, произошла крупная семейная ссора, потому что он все до последнего гроша оставил моему отцу. Кто-нибудь из вас знает, почему?
Лицо Милдред Тэвернер залил яркий румянец цвета розовой промокашки.
– Это было ужасно несправедливо! – сказала она неестественно высоким голосом. – Мой дед всегда так говорил!
Эл Миллер покатал в ладонях скомканный платок.
– Мой тоже. Он говорил, что это был совершеннейший позор.
Джейкоб скривил рот.
– Полагаю, касательно этого было полное единодушие. Единственный случай, когда все члены семьи были полностью согласны друг с другом. И в тот самый момент, когда они закончили высказывать моему отцу все, что думают о нем по поводу его вступления в законные права наследования, они устроили первоклассную грызню за деньги матери.
– Денег этих было кот наплакал, –
