в деревне у бабушки и дедушки, а редакция советовала попросить у курицы прощения. Ладно, если бы это был хотя бы страус, у него отверстие больше, а тут – маленькая курочка, маленькая дырочка, писали они.
Папа вернулся под утро, когда Лера уже успела перечитать все журналы и заплести две косички. Приняв душ и включив стиральную машинку, он сказал матери: давно в Крыму не были, по морю соскучился, по запаху водорослей и кипарисов, и школа малой вроде нравилась, дождь прекратился, дорога высохла, через несколько часов едем, собирайтесь, а я пока подремлю. У двери лежало ружье, завернутое в старую тряпку, и стояли отцовские ботинки, все в дремучей грязи, будто бы тот побывал в них в лесу. Лера посмотрела в зеркало на свою новую прическу, вздохнула и достала из шкафа всегда готовый к сборам чемодан.
Вернувшись в Крым, Лера, как обычно, первым делом хотела пойти с отцом в любимую церковь. На одной из фресок Бог напоминал ей ее деда с красивой бородой, и, стоя перед ним, Лера всегда что-нибудь просила: интересных событий, сережек, покрупнее груди, мира во вселенной. Но отец сказал – ты иди, а я на улице подожду, мне нельзя туда больше. Лера понимала, что это связано с киевским вечером и мамиными разодранными колготами. Она разозлилась на мать: из-за нее отец теперь не будет заходить к деду-Богу.
Лера поставила свечку и перед нужной фреской пообещала никогда такой, как мать, не быть.
Смотреть на то, как болеет отец, как его сильное тело пожирает рак и желудок перестает переваривать даже жидкую пищу, Лере не пришлось. На тот момент она уже поступила и уехала учиться в Москву. Похороны она помнила плохо. На поминках Лера съела тарелку куриного супа с лапшой, как того требовали традиции, и ее, тоже вполне в традиционном духе, сразу стошнило. Папин друг из Киева, футбольный тренер, принес ей рюмку водки. Выпей, малая, отпустит, сказал он и присыпал землей вылившиеся из Лериного рта лапшичины. Друг был одногодком отца, напоминал его в профиль и говорил обо всем так же, как отец, со знанием дела. Вечером он попросил у Лериной мамы разрешения забрать дочь покататься по городу, пусть развеется. Лера взрослая – чего спрашиваешь, сказала мать, которой хотелось побыть одной. Чего хотелось самой Лере, она не знала. Разве что выветрить запах мертвой курятины и последнего поцелуя в холодный пожелтевший лоб. Лера поехала.
Катались они недолго – город маленький, никуда не убежишь. Почти сразу они оказались в компании, где все слушали психоделику и пили чай. Ей тоже протянули чашку. Сказали – выпей залпом, как водку, почувствуешь облегчение. Лера выпила и тут же почувствовала. Облегчением это назвать было нельзя: будто белка в колесе, хочется куда-то бежать-бежать, а бежать некуда. Лера посмотрела на друга отца расширенными зрачками и закричала: идиот, у меня сердце слабое, мне наркотики нельзя, вези меня в больницу! Он испугался и тут же подогнал машину. В Москве
